Стальной пляж

— Ты никогда не задумывалась, — спросила я, — почему мы теряем столько времени на чтение всякой банальной ерунды, когда такие истории только и ждут, чтобы их поведали?!

— Какие? — сонно откликнулась она. Откровенно говоря, мне было не так хорошо, как ей, однополая любовь мне никогда не была по вкусу. Но Бренда выглядела удовлетворённой, ей, похоже, понравилось, и это главное. Удовлетворение всегда заметно. Лицо как будто сияет.

— Чёрт побери, такие, как та, что случилась с тобой! Тебе не кажется, что в наше время нельзя закрывать глаза на… на подобные вещи?

— Терпеть не могу, когда говорят "в наше время". Что, такое уж оно особенное? По сравнению, скажем, с эпохой Древнего Египта?

— Если сумеешь назвать хоть одного из фараонов, клянусь, я съем нашу палатку.

— Хочешь позлить меня, Хилди? Не выйдет, — она погладила меня по лицу, заглянула в глаза и прильнула к моей шее. — Разве не видишь, нет необходимости специально портить отношения. Это наша с тобой первая и последняя интимная близость. Знаю, близость тебя пугает, но не стоит…

— И вовсе она не пу…

— К тому же, подожди ещё, эмм, восемьдесят три года, и я перечислю тебе всех фараонов от Эхнатона до Рамзеса.

— Уй!..

— Я их вычитала из программы праздника. Но как следует я знаю только наше время, в котором живу, и в толк не возьму, почему ты считаешь, будто оно чем-то отличается от того, в котором выросла ты. Что, тогда не было растлителей малолетних?

— Ты имеешь в виду, в раннем неолите? Да, конечно, были.

— И ты надеешься, что неуклонный ход общественного прогресса рано или поздно заставит их исчезнуть?

— Было бы безумием надеяться на это. Но история-то стоящая.

— Ты слишком давно уволилась из "Вымени", дурашка. Эта история ужасна. Кому захочется читать статьи, нагоняющие тоску? Я имею в виду, о том, что среди нас растлители малолетних. Все и так это знают. Эта тема для социологов, флаг им в руки. А статья, по-настоящему чернушная статья — из раздела новостей. Моя же история — второразрядное чтиво из воскресного приложения; один раз напишешь — сохранишь файлик и можешь публиковать раз в год, всё равно никто не вспомнит, что уже читал это.

— Ты говоришь совсем как я, и вот это меня пугает.

— Ты сама всё знаешь, детка. Люди читают "Вымя", чтобы нервишки пощекотать. Они хотят, чтобы их возбуждали. Возмущали. Ужасали. И не хотят, чтобы их вгоняли в тоску. Уолтер часто разглагольствует о том, как бы мы написали о конце света. Чёрт, я бы дала о нём лишь пару строк на последней полосе. Потому что это тоска.

— Ты меня поражаешь.

— Вот что я тебе скажу. Я знаю больше кинозвёзд, чем все остальные в моей школе, вместе взятые. И звёзды сами мне звонят, пусть даже не самые яркие. Так что не говори мне, о каких таких важных историях нам следует писать.

— Так ты ради этого подалась в журналисты? Чтоб со звёздами встречаться?

— А ты ради чего?

Я тогда ей не ответила, но некий пережиток представлений о правде в средствах массовой информации вынуждает меня признать: возможность быть на короткой ноге с великосветской публикой имеет некоторое отношение к моему выбору профессии.

Но вот что удивительно: как изменилась всего за год моя малютка Бренда! И не очень-то мне понравилось, как именно. Плевать, что это не моё дело, раньше такие мелочи меня не останавливали. Поначалу я было грешила на тлетворное влияние новостного бизнеса, но по зрелом размышлении поняла: возможно, маленькая искалеченная девочка, такая хорошая маленькая девочка, что она предпочла зашить себя, только бы не следовать совету доброй тёти отдать папу плохим дядям… как знать, может, эта девочка способна просветить циничную старушку Хилди, каков на самом деле этот старый злобный мир и как в нём выживать.

— Жаль, что я не смог привезти с собой Бастер.

— А? Что?

— Луна вызывает Хилди. Хилди, откликнись! Конец связи.

— О! Прости, я задумалась.

Рядом шагал Крикет, мы вышли с ним прогуляться по поверхности. Я даже вспомнила, как пролезала через шлюз.

— Я помню, что обещал привезти её и познакомить с тобой, но она заартачилась, ей больше хотелось погулять с друзьями по Армстронгу, так что я её отпустил.

Кое-что в его тоне заставило меня усомниться, всю ли правду он говорит. Мне подумалось, что наверняка он не слишком настаивал и уступил дочери скорее, чем мог бы. Единственное, что я о ней знала, — это что отец ревностно опекает её. Как мне удалось разнюхать, никто из его коллег по "Дерьму" не знаком с его дочерью; он строго разделял работу и семейную жизнь.

Это распространённое явление в лунном обществе, мы всеми силами отстаиваем то малое, что осталось нам от частной жизни. Но мы с Крикетом были знакомы как мужчина и женщина без году неделя — а я уже заметила несколько признаков того, что он… как бы лучше выразиться?.. не горит желанием впускать меня в свою жизнь. Иными словами, я с надеждой гадала на ромашке, но большинство лепестков говорили мне: "Не любит".