Стальной подснежник

И говорил он слишком чисто и правильно для горца, и держался без всякого страха, который нет-нет да проскальзывал в повадках прежнего старосты. Хотя бояться ему сейчас было чего. Нападение на королевского офицера приравнивается к бунту. Вальдония уж точно заслужила смертную казнь, но Эйнар имел право наказать и старосту, в деревне которого кто-то совершил такое преступление. Но этот мерзавец не боялся. Наверное, думал, что комендант крепости не узнает его по нескольким словам, прозвучавшим из темноты в ночь казни мародеров. Только вот Эйнар никогда не забывал угроз.

— Не о ней, — коротко подтвердил Эйнар, соглашаясь, что мстить деревне за одну безумную старуху не будет. — Так ты, значит, новый староста? А что с прежним случилось?

— Приболел он, ваша милость, — усмехнулся горец без всякой угодливости. — А люди без старшего — овцы без вожака. Вот и выбрали меня в заступники, как у нас водится. Здесь народ смирный, боязливый. Разбойников боимся, солдат — еще больше… А уж лютой хвори — сильнее всего.

Он глумился. Нагло и уверенно в собственной безнаказанности. Кулаки у Эйнара начали зудеть с первого слова, а сейчас пакостную усмешку так и хотелось вбить мерзавцу в зубы. Но Эйнар ждал, глядя в упор и помня, что за спиной у него хижина с беззащитными женщинами, а Кэйси еще только скачет к крепости.

— Нам бы, ваша милость, миром дело решить, — сказал наконец его собеседник, переждав пару минут тяжелой вязкой тишины. — Мы его величеству — верные подданные, но это дело не королевское. Наше это дело. Наша земля, наши люди. Умирать никому неохота, верно, ваша милость?

А ведь он появился в деревне недавно. Эйнар даже был уверен, что знает когда. Вернулся с войны вместе с дружками, но оказался слишком умным или везучим, чтобы попасться в ущелье, а потом гарвийцы его не выдали, разумеется. Отсиделся и решил, что место старосты — неплохое начало новой жизни. А тут подвернулась возможность отомстить то ли за приятелей, то ли за родню. Бросить вызов самому капитану у него, пожалуй, кишка была тонка, но ведь ясно, что женщина в хижине Эйнару нужна, раз он за ней приехал. Да и вторая… Уж о его женитьбе в Гарвии известно.

Эйнар молчал. Только продолжал смотреть в упор: обычно это помогало, вот и мерзавец под его взглядом помрачнел, ухмылка исчезла с обветренного загорелого лица. Но все-таки продолжил:

— Так как же, ваша милость? Люди в своем праве. Заразу-то сжечь надобно.

— Жгите, — согласился Эйнар. — Вон она лежит. Руками не хватайте — возьмите крючья.

— Не ту заразу, ваша милость, — на удивление вкрадчиво сказал мерзавец. — Вальдония не первая заболела. Хворь ей постоялица привезла.

— Из города, — уронил Эйнар. — С постоялого двора. Значит, она не первая.

— Здесь — первая, — еще вкрадчивее возразил его собеседник. — Не по обычаю, ваша милость, судите.

— Верно. По закону. Королевскому.

Эйнар обвел взглядом угрюмо молчащую толпу. Гарвийцам не было никакого дела до неизвестной женщины. И Эйнару они мстить не хотели. Они всего лишь отчаянно хотели жить, боясь близкой смерти от серой гнили куда сильнее, чем далекого королевского гнева. И были твердо убеждены, что спасти их может только сожжение заразы, явившейся под личиной незнакомки. Человек сорок мужчин. И женщин столько же, а это горянки, которые будут рвать зубами и ногтями любого, в ком увидят угрозу своим семьям. Да, они с Диком успеют положить несколько человек. Да, потом гарнизон пройдется по деревне огнем и сталью. Но это будет потом. И можно ставить собственный топор против деревянного детского ножика, что этот, снова ухмыляющийся, под руку Эйнару не попадется, да и после вывернется. Он ведь точно знал и про запертую в хижине Вальдонии фраганку, и про болезнь. Успел собрать людей и появиться точно вовремя! Умный ублюдок, опасный.

— Король далеко, — спокойно подтвердил его мысли ублюдок. — И он тоже, небось, обычаи чтит, на то он и король милостью богов. Мы ж по-хорошему хотим… Свою женщину можете забрать, коли не боитесь. А этой все одно помирать. Так чего и ее мучить, и нас губить? Будьте великодушны, отойдите с дороги.

Он шагнул вперед, и толпа качнулась следом. Пахнуло плохо выделанной кожей, редко мытыми телами и страхом. Страхом, так легко перетекающим в ненависть.

— Стоять! — рыкнул Эйнар. — Напомнить, что будет с тем, кто напал на офицера короля?

— Серая гниль страшнее! — визгливо выкрикнула какая-то бабенка. — Уйдите, ваша милость! У нас дети! Не губите!

Эйнар глянул так и оставшемуся для него безымянным мерзавцу в глаза. Те блестели весело, зло и капельку безумно. Мерзавец знал, что Эйнар не отступится. Он этого и хотел. И уже предвкушал, как руками толпы сомнет его, а потом растопчет, разорвет, раздавит. А если очень повезет, то капитан будет еще жив, когда его женщину — кто ее отпустит-то, живого свидетеля — либо загонят в хижину и подопрут дверь, прежде чем кидать в окно хворост и факелы, либо и вовсе придержат… на какое-то время. У него на глазах, чтоб еще помучился…