Стальной рассвет. Пески забвения

А их выхватывали и выхватывали из редеющей толпы, округу разрывал непрерывный вой, наполненный жуткими муками.

Эрл чувствовал, что теряет самообладание, его колотила крупная дрожь, он никак не мог совладать с собой, беспрерывно шепча молитвы.

Вдруг кто-то рядом закричал:

— Отрекаюсь!

За ним последовало ещё несколько голосов:

— Отрекаюсь!

— Отрекаюсь!

— Отрекаюсь!

Преподобнейший сделал знак, их всех оттащили в сторону. Увидев юношу, монах приблизился, молча постоял и проскрипел:

— Что, колмадориец, страшно тебе?

— Страшно, — признался Эрл.

— Отречёшься от своих богов? — спросил преподобнейший вкрадчиво.

Юноша поднялся с колен и сумел разглядеть под капюшоном жутко изуродованное проказой лицо монаха.

— Слушай же, гниющий кусок мяса, смердящий червь, — произнёс Эрл насколько смог твёрдо, — вот мой ответ: не отрекаюсь!

— А ты? — обратился преподобнейший к стоящему на коленях трясущемуся Руалу Эстергу.

— Мне не от чего отрекаться, — произнёс Эстерг, стуча зубами, глядя снизу вверх на монаха.

— Как это? — удивился тот.

— Я не верю ни в твоих богов, ни в своих, ни в других, какие там ещё есть. Поэтому мне не от чего отрекаться.

— Никогда не встречал подобного, — озадаченно произнёс почитатель канонов.

Другие монахи, стоящие поблизости, тоже удивлённо переговаривались.

— Ты можешь сейчас принять каноны Учения, — несколько растерянно предложил преподобнейший.

— Я бы и рад, — ответил Руал, — но ведь не верю я.

— Что ж, умри так, — согласился монах после некоторого молчания.

Он сделал знак. Подбежавшие энгорты схватили Эрла, Руала и ещё одного невольника, потащив их к кольям.

Эрл почувствовал, как у него темнеет в глазах. Стиснув зубы, он уже ничего не понимал от ужаса, как вдруг ощутил, что захваты ослабли, он скрючившись лежит на земле, его уже никуда не тащат. Пришло понимание, что темнело у него не в глазах, это небо вдруг померкло, как вечером, солнечный диск закрывает нечто чёрное, отчего тьма сгущается всё более.

В этих сумерках в муках кричали казнённые, но на них и на оставшихся невольников никто не обращал внимания. Вначале все в непонимании замерли, а потом рухнули на колени во главе с преподобнейшим, воззрясь в темнеющее небо, вознося истовые молитвы.

Вскоре стало совсем темно.

Послышались возгласы монахов:

— Гнев богов… Гнев богов…

— Отпустить оставшихся…

Преподобнейший поднялся с колен и громко произнёс:

— Боги говорят, что им достаточно жертв. Оставьте остальных.

Через недолгое время небо начало светлеть, солнце вновь залило светом пустошь, над которой неслись непрерывные вопли уже казнённых…

Монахи опять зашептались:

— Боги смилостивились…

— Этих уведите, — распорядился преподобнейший.

Стражники погнали семерых оставшихся с возвышенности.

— А этих убейте, — проскрипел монах, кивнув в сторону отрёкшихся.

Выхватив из ножен мечи, воины молча и быстро закололи их.

— Куда нас ведут? — спросил Эстерг у юноши.

Со связанными за спиной руками удерживая равновесие на осыпях, он старался не упасть. Не удержавшись, всё же свалился на бок, поехал на камнях вниз, обдирая кожу.

«Если бы я знал…», — подумал смятённо Эрл, ещё не веря в спасение, потрясённый вмешательством богов в казнь.

Он тоже упал, полетел по склону, чувствуя, как острые камни рвут обнажённое по пояс тело.

Когда им удалось кое-как подняться, Руал повторил вопрос:

— Куда ведут нас?

— Не знаю. Может быть, хотят в рабство продать, — ответил юноша.

Спустившись вниз, сопровождаемые окриками и ударами, невольники пошли куда-то, слыша нескончаемые вопли казнённых.

— Теперь ты веришь в богов? — спросил Эрл своего знакомого.

Эстерг шёл понурый и задумчивый.

— Не знаю, — наконец произнёс он. — И если верить, то в каких?

— В Предтечей, конечно же, — убеждённо ответил юноша. — Других богов нет.

Руал не ответил.

Расценив его молчание как согласие, Эрл сказал:

— Я научу тебя молитвам.

— Зачем? — удивился Эстерг.

— Как же ты будешь верить без молитвы? — в свою очередь удивился Эрл.

— Я не молился, а боги всё равно спасли меня.

— Это потому что я молился за тебя, за других и за себя, — ответил юноша.

— Хорошо, что они услышали тебя, жаль только поздно, — невесело усмехнулся Руал. — Могли бы и раньше помочь другим посаженным на колья.

Они миновали место битвы, продолжая под присмотром стражи путь в неизвестность. Их гнали без отдыха весь день, пока вдали не показались высокие стены Тафакора, над которыми чёрным саваном стояли дымы пожаров.

Оттуда прискакал отряд всадников облачённых в доспехи, со щитами и копьями.

Старший, удерживая на месте горячего скакуна, спросил:

— Зачем вы их привели?

— Было знамение, — ответил один из стражников. — Преподобнейший сохранил им жизнь.

— Мы тоже видели знамение. Что ж, пусть живут, раз это воля самого преподобнейшего, — недовольно ответил всадник. — А то посадили бы их на колья вместе с защитниками Тафакора. Мы всё же ворвались в город, но жители упорно обороняются, — добавил он.

— А мы одолели их войско, — довольно ответил стражник.

— Гонцы уже принесли эту радостную весть, — сказал всадник. — Нас послали за помощью, чтобы все поспешили сюда и помогли нам закончить штурм.