Стальной узел

Два танка неслись вдоль леса, то ныряя по самые фары в грязь, то снова выбираясь на сухую поверхность. Механик-водитель умело преодолевал топкие места, хорошо видел и использовал сухие участки, где можно было разогнать машину, не перегружать двигатель, которому сегодня и так досталось выше всяких норм. Надо было спешить, но спешить грамотно, не угробить машину, а привести ее на место готовой к бою. Оставалось, судя по карте, преодолеть еще километров пять, когда лейтенант услышал впереди канонаду. Там били пушки. То часто, то реже. И это били именно танковые орудия. Он почти не слышал выстрелов сорокапятимиллиметровых пушек своих «БТ». Но хорошо различал выстрелы «тигров» и «Т-IV».

Но беспокоился лейтенант напрасно. Из засады, спрятав танки в балке по самые башни, БТ открыли огонь по немецкой колонне сразу, как только та поравнялась с ними. Били, как и советовал Соколов, прежде всего по ходовой части. С расстояния в шестьсот метров прямо в бок немецким танкам. Каким-то чудом удалось поджечь один «тигр». Еще три танка намертво встали с разбитыми гусеницами и катками.

Немцы не выдержали и свернули с дороги. Напрямик, по сухой траве, уверенные, что здесь они не забуксуют. С ревом двигателей, похожим на рев разъяренных зверей, танки пошли к оврагу, стреляя на ходу. Еще немного такого сближения, и легким «БТ» с их тонкой броней несдобровать. «Бетушки» стреляли, уже не двигаясь с места, лишь бы успеть выпустить больше снарядов по врагу, лишь бы нанести больше урона, повреждений этим монстрам. И тут…

Мощный взрыв полыхнул под правой гусеницей переднего танка. Да так, что машину чуть сдвинуло с места и в воздух полетели обломки стального трака, покатился направляющий каток и упал в большую лужу. Немцы не успели сообразить, что въехали на минное поле, как возле второго танка, на уровне его основных бензобаков полыхнул второй мощный взрыв. Танк сразу загорелся и остановился. Из обеих машин стали выбираться танкисты, но пулеметы советских танков косили их безжалостно. И тела немецких танкистов валились под гусеницы своих неподвижных монстров, горели, фашисты пытались отползать, но и тут их настигала смерть. Еще два танка, пытаясь выйти на дорогу, подорвались на минах и загорелись.

Немцы заметались. Они оказались между огнем советских танков и минным полем. Причем немецкие танкисты не знали, как оно расположено, не понимали, где установлены мины. Ясно было только одно: их заманили в ловушку. А советские танки били и били из пушек. Соколов со вторым танком выскочил из-за леса, видя несколько горящих танков, видя, как три танка пятятся, огрызаясь огнем своих орудий. Два «БТ» встали на небольшом холме и открыли огонь. Сверху, точно по моторам. Отлетали решетчатые крышки воздухозаборников, летели искры от ударявшихся в броню снарядов, возникали серые дымные вспышки от попаданий.

Алексей вдруг понял, что больше нет целей. Он толкнул крышку верхнего люка и высунул голову. Ни одного движущегося вражеского танка. Шесть машин горели факелами, остальные стояли в разных положениях с открытыми люками, чуть дымя. Вокруг танков лежали сраженные пулеметным огнем немецкие танкисты.

– Вперед, – приказал он, и его БТ тронулся с холма.

За ним последовал второй танк. Алексей подъехал к краю оврага, из которого его «бетушки» расстреливали врага на минном поле. Он сидел в люке, положив руки на поднятую крышку люка, и смотрел. «Ну, вот и все», – думал лейтенант, чувствуя дикую усталость, а еще больше вялость от отпустившего, наконец, нервного напряжения. Он и не думал, когда предлагал эту операцию, что удастся справиться с фрицами так относительно легко. Из одного «БТ» доставали раненых и помогали им лечь на траву. Кого-то уже перевязывали. Застучали кувалды. Это взялись чинить порванную гусеницу другого танка.

Соколов перевел взгляд на поле, где горели немецкие танки. Ветер доносил запах копоти от горящей резины, бензина и человеческой плоти. Удушливый, тошнотворный запах. Но Соколов не двигался с места, хоть и можно было отъехать, отойти в сторону, чтобы дым не попадал на него. Но лейтенант хотел ощущать этот смрад потому, что желал, чтобы все это вражеское нашествие превратилось вот в такой смрад. Чтобы стояли сгоревшие танки, валялись вражеские сгоревшие трупы. Изувеченные, обезображенные. И это им все за злодейство, за убийства, за насилие! Никто их не звал сюда, сами пришли и теперь расхлебывают то, что заварили. Никто им здесь не даст пощады, никто не пожалеет. Их будут снова и снова уничтожать. Одного за другим, как Соколов сегодня уничтожал их танки. Один за другим. Уничтожал танки, убивал танкистов. Он готов был делать это еще и еще. А потом… Потом увидеть, как рассеется дым пожарищ, взойдет солнце на ясном голубом небе, и услышать, как зашелестит молоденькая листва на деревьях.

– Мы их все-таки перебили, командир, – послышался в шлемофоне голос сержанта Мухина.

– Слушай, Мухин, – неожиданно для себя самого сказал Соколов. – А ты знаешь, что война кончится весной?