Стальные грозы

– Шчи, прошу тебя отметить для протокола: поскольку я на такую щедрость не подписывался, а также поскольку ментоскопирование будет стоить мне памяти, у меня нет никаких оснований называть этот день прекрасным. Скорее уж прескверным. Или прегадким.

Чоруг степенно покачал длинной мордой. Дескать, понимаю тебя, теплокровный, но поделать ничего не могу.

– Ну я еще ладно, – никак не мог угомониться Растов. – Я военный, мой долг жертвовать жизнью… Ну или памятью, если так сложилось… А девчонка-то клонская вам за каким хреном понадобилась?! – Майор указал в сторону капсулы, где злобно ковыряла в полу окованным носком ботинка черногривая Малат. – Держу пари, она ничего интересней галантерейного магазина на окраине Синанджа за свою коротенькую жизнь не повидала! Ее-то зачем ментоскопировать? Просто для коллекции? Из чистой страсти к мучительству?

– Мы ничего не делаем «для коллекции», – обиженно проскрипел чоруг, складывая клешни на сегментированном брюхе. – Если это важно для тебя, сообщу: нас давно интересует баланс между вашей агрессивностью и тем, что вы называете «эмоциональностью». В этой человеческой самке удивительным образом сочетаются крайние степени и того, и другого.

Растов не удержался от кривой улыбки – редкий случай, когда его мнение (в данном случае о Малат) совпадало с мнением чоруга.

А невозмутимый Шчи продолжал:

– Мы уверены, что, изучив те участки ее опыта, которые являются наиболее ранними, ответственными за формирование общей модели ее поведения, мы сможем многое понять о теплокровных.

Растов поморщился.

Что, правда ментоскопирование несовершеннолетней девчонки Малат носит настолько фундаментальный научный характер? Как-то верилось с трудом.

Ему, военному практику, было проще поверить в любую небывальщину: что Малат в детстве похищала некая могущественная ксенораса, что она контактировала с неким зловещим артефактом, почему-то интересным чоругам, или это делал кто-то из близких Малат, хоть бы даже кто-то из ее погибших братьев, рассказ о чем, пусть даже неосознанно, сохранила ее память…

– Я считаю, вы совершаете ошибку, – сказал Растов твердо. – Как минимум – этическую.

– Ты сейчас шутишь?

– Нет.

Чоруги перешли от слов к делу без оповещений – что вообще было им свойственно, так сказать, стилистически.

Как только боты сорвали с ментоскопа последний слой теплоизоляции, дьявольская машина включилась.

Растов привык, что любое земное медицинское оборудование является либо новым, либо новейшим, ежегодно вбирая в себя последние достижения с переднего края науки.

Но чоругский мозголом выглядел так, будто его вчера извлекли из Большого Дырчатого Цирка олунчей: литые бронзовые арки с респектабельной зеленой патиной, вставки из помутневшего от времени хрусталя, сплетения труб и проводов, какими можно было бы впечатлить разве что героев Жюля Верна…

«Эта дрянь выглядит так, точно работает на энергии водяного пара», – вздохнул майор, удрученный явленным дизайном.

– Я очень удивлен, добронравный Шчи, – с неожиданной театральностью произнес Растов, в основном чтобы оттянуть свидание с ментоскопом. – Удивлен вашим прибором!

– Чем конкретно ты удивлен?

– Можно, я издалека? Час назад я поглядел в иллюминатор и поразился тому, сколько промышленности, оказывается, имеется у народа чоругов… Внизу были одни заводы! И склады! И электростанции! Кажется, все чоруги Вселенной заняты на этих заводах! И ведь они каждый день что-то новое выпускают, раз их так много! Но при этом меня – лично меня – будут мучить на допотопном оборудовании, которое еще первых звездопроходцев помнит.

– Нет причин для тревоги, добронравный Константин! Это хороший ментоскоп. Он служил нам еще тогда, когда вы, люди, считали молнии стрелами своих богов! – сказал Шчи высокомерно.

В ментоскопе открылась круглая дверца, похожая на топку провинциального крематория.

Персональный цилиндр Растова лег на бок и с пугающей неотвратимостью пополз прямо в пасть адской машины.

Глава 18 Четыре торпеды ВТ-500

Август, 2622 г. Звездолет «Гибель и разрушение теплокровным» Неустановленная система

Когда его капсулу от ментоскопа отделяли разнесчастные полтора метра, Растов закончил читать «Отче наш» и приготовился к смерти своей личности. Ведь что есть личность, как не совокупность вполне определенных воспоминаний, размещенных в некотором физическом теле?

Майор стоял, напружинившись, слегка согнув ноги и наклонив корпус вперед – ни дать ни взять кулачный боец перед поединком.

Он лихорадочно ощупывал взглядом неотвратимо приближающийся кишечник дьявольского мозголома.

Растов пытался понять, каким именно образом будет вскрыто его узилище-монокристалл. Ведь в тот миг, когда бронестекло раскроется, у него возникнет крошечный шанс улучить мгновение, выскользнуть наружу и сломать игру врага!

О том, куда он, такой храбрый, побежит без скафандра в ядовитой атмосфере, Растов старался особо не думать.