Стальные грозы

Субота – тот ничего не рассказал. Просто стоял застенчивый.

На «Авачинске» Растов выпил в одиночестве двести грамм терновой настойки – за победу. И, даже не раздеваясь, рухнул на кровать.

А на следующий день Растова встретила Кубинка. Она простуженно чихала, зябко куталась в палантин из дымчато-серых и сизо-молочных дождевых облаков, но выглядела дамой из самого высшего общества.

Потом, прямо в конторе космодрома, зашелестели бумагами формальности. Подпишите здесь, подпишите там… Анализы… И обед в столовой госпиталя, диетический чуть более чем полностью.

А после обеда – еще сто раз «Здрасьте!». И пятьдесят диалогов с стиле «Как дела?» – «Еще не родила!»…

Спрятавшись за автомат с газировкой, Растов наконец позвонил маме – та лежала на столе у врача-космоцевта, который, по ее словам, делал ей какое-то загадочное «мезо», в общем, толково поговорить не удалось.

Позвонил Нине – «недоступна».

К своему коттеджу Растов, уставший за три часа суеты (которую Игневич называл очаровательным диалектизмом – «колготня») как за полный рабочий день, подходил уже в густых сумерках.

Первые желтые листья – липовые и кленовые – живописно мокли на дорожках.

Краснела в скверах спелая калина.

Плоды рябины, изобильными гроздьями свисавшие с ветвей деревьев, посаженных вдоль дороги, обещали, согласно народной примете, длинную и холодную зиму.

Дорогу Растову перебежала кошка, несуразный и крупный метис сноу-шу и русской голубой. Майор звал кошку Пусей и иногда подкармливал.

Кошка благодетеля не узнала. А может, у нее были дела поважнее мур-мур и гр-гррр…

Вдруг Растову показалось, что в гостиной его коттеджа… горит свет.

Первая мысль: ошибся адресом.

Но нет, адрес вроде бы тот, что и раньше, – улица академика Гамаюна, дом шестнадцать.

Просунув руку сквозь прутья, майор осторожно открыл свою калитку, художественную до невозможности, и уверенно зашагал по плотно пригнанным плитам донецкого песчаника к крыльцу дома.

Сразу же включились светильники с датчиками движения, что стояли обочь дорожки.

На веранде коттеджа тоже загорелся свет. Там явно кто-то был!

«Домработница? Решила прибраться к моему возвращению? Сама, по своей инициативе, или мать попросила?»

Растов позвонил в дверь.

С той стороны послышались легкие, слишком легкие для домработницы, в которой было восемьдесят кило здоровой сибирской плоти, шаркающие шажки.

Таинственная обладательница шажков и тапок без задника поглядела на экран видеонабюдения.

Для верности глянула в глазок – а вдруг ошибка?

И через секунду майор услышал… как рухнуло на пол человеческое тело!

Его сердце бешено забилось.

«Все-таки Мария Федоровна… Инфаркт… Или инсульт?»

Майор спешно нащупал в кармане брюк электронный ключ.

Дилиньк!

С первым тактом бетховенского «Подарка Элизе» замок открылся.

– Боже…

На пороге, раскинув руки крестом на домотканой бедуинской дорожке (сувенир из солнечного Синая), лежала… Нина Белкина.

На диване, с нашатырной ваткой под носом, Нина наконец пришла в себя.

Но лишь после того, как Растов трижды обрызгал ее лицо ледяной водой из холодильника и вызвал «Скорую».

– Небритый какой… – сказала Нина, испуганно поглядев на Растова.

Она была бледной, как рассвет на Соловках.

– Как ты? – спросил Растов, осторожно прикасаясь губами к белой Нининой руке.

– Н-нормально…

– Что это было, ась?

– Кажется, обморок. Со мной такое изредка случается, еще со школы… Врачи говорят, вегетососудистая дистония… Принеси чаю, пожалуйста.

Растов принес – на кухонном столе его дожидался пузатый расписной чайник, в котором прела свежая душистая заварка явно импортного происхождения (майор таких прекрасных излишеств отродясь на кухне не держал). Растов нацедил Нине полстакана.

Нина отпила. Еще отпила.

Поставила стакан на пол.

И все это, не отрывая цепкого взгляда от Растова.

– Ты знаешь, Нинок… Это трындец как здорово видеть тебя здесь, – сказал Растов, усаживаясь перед диваном на корточки. – Но скажи мне, о невозможная любовь моя, где ты взяла ключ? У Марии Федоровны?

Нина сделала удивленное лицо.

– Подожди… Ты же сам мне его прислал утром того дня! Ну, вечером которого тебя на Тэрту забрали по тревоге… Написал мне записку от руки: «Я, может, опоздаю чуть-чуть. Ты заходи, располагайся. В холодильнике есть все для жизни, на два-три года вперед».

– Ч-черт… – Растов закусил нижнюю губу и хлопнул себя по лбу ладонью. Мол, надо же было такое забыть! – Точно! Так что, получается, ты с того самого дня… ну то есть все время здесь? – спросил Растов, не выпуская Нинину руку из плена.

– Получается так… И, главное, почему «все время»? Я живу здесь только две недели! Когда стало уже совсем невмоготу… Совсем тяжко… Понимаешь, у себя дома я перестала спать… Перестала есть… У меня вообще было такое чувство, что я тихо крышечкой еду… А когда я сюда перебралась, мне стало чуточку полегче… Хотя ездить на работу – на час дольше, в этом плане неудобно… Но главное – все тут пахнет тобой! Тут твои вещи, твоя одежда… Твои книги… Даже алоэ на подоконнике не поливаешь именно ты, а не какой-то Ваня Иванов…