Стальные небеса

Девчонка была на прежнем месте — но она даже не обратила на принца внимания, когда он проходил мимо. Глаза ее были затуманены. Она рисовала.

Вей Ши все последние дни глядел на бесконечные цветные наброски — розовое, золотое, фиолетовое, зеленое. В мешанине пятен трудно было угадать величественную и прекрасную Тафию, поднимающуюся из серебряной Неру, но он видел город так отчетливо, будто сам смотрел над мольбертом на белоснежные крыши, зелень и широкую реку.

Продолжала гостья Мастера рисовать и тогда, когда Вей вышел с молитвы, убрал двор, помог раздать пищу тем, кто пришел в столовую. Но на сей раз она уже болтала с кем-то из прихожан, и звонкий голос ее привычно резал уши. А на скамье за ее спиной лежал знакомый альбом.

Альбом этот пролежал в келье у принца неделю, когда Вей четко осознал, что он не вор и быть им не хочет. И вернул его девчонке на следующее утро вместе с остальными принадлежностями.

Жаль, что ее признательность не могла быть потише — она так многословно благодарила, улыбаясь и листая альбом, что наследник поморщился, уже жалея о своем поступке, и пошел подметать у противоположной стены обители.

— Ой, а это ты нарисовал? — крикнула она удивленно ему в спину.

Он промолчал.

— Красиво. У тебя легкая рука!

А через день она опять забыла альбом и карандаши на скамье, и Вей, досадуя на глупость и рассеянность гостьи Мастера, прихватил его в келью. Перед сном полистал в свете свечи и остановился на той странице, где ранее в уголке нарисовал крошечную ветку рябины. Сейчас на ней сидела синичка размером с муху, склевывая ягоды, глаз-пуговка внимательно и лукаво смотрел на наследника, и, несмотря на размер, исполнена она была так мастерски, что казалось, сейчас взлетит.

Вей Ши нахмурился и отложил альбом. Ему вдруг стало очевидно, что он забыт не случайно. И что девчонка над ним подсмеивается.

На следующее утро Каролина выжидательно поглядывала на него — но он игнорировал эти взгляды, пока она не надулась и не уткнулась в свои наброски. Возвращенный им альбом она со скамьи так и не забрала, и он лежал там два дня, укоризненно светя раскрывшимися от ветра рисунками. А на третий Вей возвращался с охоты, сытый и сонный, и рука сама потянулась прихватить его. Как и сама потом уже в келье взяла карандаш и дорисовала к синичке на грозди тонкую, звенящую рябинку с почти уже облетевшей листвой и тяжелыми россыпями ягод.

Утром он отнес альбом на скамью и ушел на целый день помогать феби Амфату, чувствуя себя донельзя глупо. Они с сестрами так играли в детстве, по очереди расписывая тушью окошечки шелковых ширм сценками из дворцовой и сельской жизни, и сейчас он остро вспомнил те безмятежные дни, когда его все любили и баловали и никто, в том числе и сам Вей, не знал еще, что он навсегда порчен красной кровью.

Он не видел реакцию девчонки, но на следующий день на страницу альбома добавился мощный кряжистый дуб: поместилось всего несколько ветвей и дупло, из которого выглядывали бельчата.

Так и началось его странное безмолвное общение с говорливой девчонкой-простолюдинкой. На развороте альбома они рассказывали друг другу историю осеннего леса — появился там родник, прыгающий по круглым валунам, и пятнистый олень с мощными рогами, пьющий студеную воду, и волк, с голодной осторожностью следящий за ним из-за кустов малины. Выросли еще деревья, полетели птицы, заскакали зайцы и белки, лиса понесла в нору мышку, сел на пенек старик, похожий на Амфата, в широкой йеллоувиньской шляпе, с дудочкой. Закружилась перед ним в танце беловолосая девочка, совсем не похожая на гостью Мастера с тяжелым именем Ка-ро-ли-на, хотя Вей рисовал именно ее.

Иногда поверх альбома на скамье стояла новая баночка с мазью для его спины — Вей Ши теперь молча брал и ее, потому что рубцы она смягчала и залечивала превосходно. Между страниц находил он то тонкую пачку бумаги, то грифели, то кисти и краски. Но сын Желтого не мог принимать подачки, как какой-то бедняк, и поэтому отдаривался, чем мог, — складывал из бумаги кружевных животных, стрекоз и птиц и возвращал с альбомом обратно. И снова и снова рисовал на листах, не в альбоме, чтобы она не увидела, говорливую и надоедливую гостью Владыки, с недоумением разглядывая ту, что раз за разом выходила из-под его грифеля. Тонкую девочку со светлыми, кудрявыми, как пух, волосами, чуть раскосыми глазами и лицом-сердечком.

Сейчас, уже без стеснения взяв альбом со скамьи, он не удержался, посмотрел в спину художнице. Никогда раньше не случалось с ним подобного, и поди пойми, почему рука выводит не то, что видят глаза. То ли его воображение так воспринимает ее суть, то ли девочка на самом деле выглядит иначе, а сейчас находится под мороком? Может, ее прячут здесь от какой-то опасности?