Стамбул. Сказка о трех городах

В ответ на тревожные призывы подданных, которые опасались приближения самоуверенного врага, император Роман вышел из Константинополя с намерением дать бой. Готовясь к сражению, властитель города велел отслужить благодарственный молебен и совершить другие религиозные отправления. Солдаты всех званий направляли свои молитвы святым, принявшим мученическую смерть, а также тем, кого считали особо сильными покровителями{589}. Перед битвой воины – если они следовали совету, который в X в. дал император Никифор II, – три дня постились и каялись в своих грехах, подготавливаясь и очищая душу и плоть перед кровопролитием{590}. На арабов это произвело огромное впечатление, и в их источниках встречается следующее:

«Византийцы собрали армию, примеры которой едва ли встречались после них. Всего насчитывалось шестьсот тысяч воинов – самостоятельные батальоны, отряды и дивизионы следовали один за другим сколько хватало глаз. Им было несть числа. Византийцы подогнали несметное число животных, оружия, баллист и орудий, готовых к осаде крепостей… Мусульмане видели огромное число, силу и снаряжение врагов и пришли в ужас»{591}.

Однако с равнин Восточной Анатолии византийцы вернулись не в лучах славы. В битве при Манцикерте турецкие воины удивили византийцев. Лошадь, на которой ехал император, пала. Роману пришлось схватиться не на жизнь, а на смерть в рукопашном бою. В конце концов его взяли в плен, и покрытого грязью императора привели в шатер правителя сельджуков, Алп-Арслана, «Храброго льва». Сначала турок отказывался верить, что перед ним всемогущий властитель легендарного города на берегу двух морей, который его народ называл Румом{592}. Арслан, поправ императора ногами, отпустил его в Константинополь, снабдив посланием: византийцам пора сдаваться{593}.

На многообразных просторах – на Кавказе, Среднем Востоке, в Малой Азии – было немало тех, кому надоело платить сборы, налагаемые Константинополем. Потому-то они без труда обращались в ислам – особенно когда мусульманские мистики утешали их такими знакомыми рассказами о святых, обрядах и пророке Иисусе. Целые семьи благополучно меняли крест на полумесяц. Турки, упорно не бравшие пленных, продолжали наступление, и сопротивление в большинстве случаев было тщетным. Через 20 лет турецкая армия дошла до Средиземного моря, а через полтора столетия Анатолию в западных источниках стали называть Туркией{594}. После битвы при Манцикерте в Константинополе вновь размещали пострадавших беженцев. А у ворот города стояли очередные «варвары» – сельджуки, установившие в Конье (бывшем византийском Иконионе)«Румский султанат».

Честолюбивые устремления сельджуков явственно видны там, где в наши дни проходит граница Турции и Ирака, в городе Мардин – на широких, словно библейских, равнинах. После победы турок при Манцикерте города, расположенные на перепутье дорог, сдавались сельджукам. Над нагромождением городских строений на склоне возвышается Большая мечеть, Улу Джами (почти наверняка ее построили в XI в.). Ее великолепный ребристый купол говорит о господстве над лежащими вокруг землями, каменистыми, пыльными, омываемыми рекой Тигр. А в это время Багдад, где проживало более миллиона человек и где в «Городе мира» увлеченно изучали греческих, римских, персидских и исламских авторов, стал оживленным средоточием культуры Востока. Константинополь утрачивал моральное право считаться хранителем Софии, земной и божественной мудрости.

Единственное, чего не могли понять в Константинополе, так это того, что битва при Манцикерте стала не только военным позором, но и исторической катастрофой. Впоследствии поражение византийцев назовут торжественным днем зарождения турецкой империи. И благодаря этому поражению на Западе могли бесцеремонно утверждать, что христианский Восток, да и Константинополь, не в состоянии вести свои дела, не говоря уже о том, чтобы защищать Царство Божие. Манцикерт напоминает нам: людьми движут не системы, а предания. Порой слухи и домыслы – самый мощный двигатель истории.