Стамбульский бастард

– Папочка! – восторженно взвизгнула Армануш. – Я думала, у тебя сегодня совещание? Почему же ты так рано вернулся?

Но, не успев задать вопрос, она уже знала ответ. Барсам Чахмахчян нежно улыбнулся, на щеках у него появились ямочки, а глаза заблестели гордо и чуть-чуть тревожно.

– Ну да, что-то не состыковалось, пришлось перенести, – ответил он Армануш.

Убедившись, что она не услышит, шепотом спросил у сестер:

– Ну что, уже пришел?

До прихода Мэтта Хэссинджера оставалось полчаса, и все, кроме Армануш, с каждой секундой паниковали все больше. По их настоянию она примеряла платье за платьем, а потом еще в каждом из них дефилировала, пока все единодушно не остановились на бирюзовом. К наряду подобрали сережки, бордовую расшитую стеклярусом сумочку, которая, по мнению тетушки Варсениг, придаст всему облику женственного шарма, и пушистую темно-синюю кофту, чтобы, если что, не замерзнуть. Все семейство Чахмахчян было почему-то убеждено, что за пределами их квартиры простирается Арктика. За стенами дома были холодные просторы, и выходить туда можно было только в кофте, желательно – самовязке. Армануш знала это с самого детства, проведенного под мягкими шерстяными одеялами, на которых бабушка вывязывала ее инициалы. Лечь спать, не укрывшись, было немыслимо. И уж совсем безумием было бы выйти на улицу без кофты. Дому обязательно нужна крыша, а человеку для тепла и уюта необходимо отделиться от мира какой-то защитной прослойкой.

Когда Армануш все-таки согласилась на кофту и с одеванием было покончено, родственники выступили еще с одним требованием, которое показалось бы форменным абсурдом всем, но только не членам семейства Чахмахчян. Они хотели, чтобы она села с ними за стол и подкрепилась перед предстоящим ужином.

– Дорогая, ты же клюешь, как птичка. Неужели ты даже не попробуешь мои манты? – причитала тетушка Варсениг с поварешкой в руке и с таким отчаянием в темно-карих глазах, что Армануш невольно засомневалась, не дело ли здесь в чем-то гораздо более жизненно важном, чем просто манты.

– Тетушка, я не могу, – вздохнула Армануш. – Ты уже положила мне полную тарелку десерта. Дай хотя бы его доесть, этого и так более чем достаточно.

– Ну, ты не хочешь, чтобы от тебя пахло мясом и чесноком, – подхватила тетушка Сурпун немного шаловливым тоном, – поэтому мы и сделали для тебя экмек кадаиф. Твое дыхание будет благоухать фисташками.

– А какой смысл пахнуть фисташками? – спросила удивленная бабушка Шушан.

Она пропустила начало дискуссии, которая, впрочем, показалась бы ей совершенно бессмысленной.

– Я не хочу пахнуть фисташками. – Армануш посмотрела на отца широко распахнутыми от ужаса глазами.

Это был сигнал бедствия, он должен как-то спасти ее.

Но Барсам Чахмахчян и слова сказать не успел, как на мобильнике Армануш зазвучал «Танец Феи Драже» Чайковского. Она вытащила телефон и с недовольным видом посмотрела на экран. Номер скрыт. Это мог быть кто угодно. Это мог быть даже Мэтт Хэссинджер. Вдруг он звонил, чтобы под каким-то дурацким предлогом отменить сегодняшний ужин? Армануш стояла, напряженно сжимая телефон. После четвертого сигнала она наконец ответила, уповая лишь на то, что это не ее мать. Но это была она.

– Дорогая, с тобой там нормально обращаются? – спросил голос в трубке первым делом.

– Да, мама, – сухо проговорила Армануш.

Она уже, можно сказать, привыкла. Всегда, когда Армануш оставалась у Чахмахчянов, мать вела себя так, словно жизнь ее девочки в опасности.

– Эми? Только не говори, что ты еще дома!

И к этому Армануш, в общем, привыкла. С тех пор как родители расстались, мать тоже будто рассталась с ее именем. Она перестала называть ее Армануш, словно больше не могла любить ее под этим именем. Девушка не рассказывала об этом никому из Чахмахчянов. Есть вещи, которые лучше держать в тайне. У Армануш таких тайн было хоть отбавляй.

– Ты почему не отвечаешь? – не унималась мать. – Ты ведь собиралась уходить вечером?

Aрмануш молчала, прекрасно понимая, что все присутствующие внимательно слушают ее разговор.

– Да, мама, – выдавила она из себя после неловкой паузы.

– Ты ведь не передумала?

– Нет, мама, но почему ты скрыла номер?

– У меня есть причины. Как у любой матери на моем месте. Ты не всегда подходишь, если видишь, что это я звоню, – добавила Роуз с тихой грустью, но тут же снова завелась: – Мэтт с ними познакомится?

– Да, мама.

– Нет, не допускай этого. Это будет самая страшная ошибка. Да они его испугают до смерти. Эти твои тетки, ты их не знаешь, ты такая добрая девочка, ни в ком не видишь зла, но они же ужас наведут на бедного мальчика, набросятся на него с вопросами, прямо допрос ему устроят.

Армануш ничего не ответила. В трубке раздавалось какое-то непонятное шуршание. Похоже, мать одновременно расчесывала волосы и произносила гневную речь.

– Дорогая, ну чего ты молчишь? Они что, все там? – спросила Роуз.

Снова послышалось приглушенное шебуршание, только теперь это была не щетка для волос. Скорее, похоже, будто нечто кашеобразное шлепается в жидкость, а если быть точным – на то, что в шипящую сковородку льют блинное тесто.