Она старалась говорить самым доброжелательным тоном, который по странному совпадению был также самым устрашающим. Мэтт обменялся рукопожатиями со всеми членами семьи, чувствуя на себе их испытующие взгляды. Он совсем потерялся и весь покрылся испариной. Кто-то забрал цветы, кто-то взял его пиджак. Без пиджака Мэтт имел вид ощипанного павлина. Он проскользнул в гостиную и пристроился на первом попавшемся стуле. Чахмахчяны расселись рядом тесным полукругом. Они перебросились парой слов о погоде, потом перешли к учебе Мэтта (он учился на юриста, что могло быть истолковано и за него, и против), обсудили его семью (он был единственным ребенком, что также могло быть истолковано и за него, и против), родителей (они были юристы, и это тоже могло быть истолковано и за него, и против), выяснили, много ли Мэтт знает об армянах и Армении (оказалось, что знает немного, и это говорило против него, но жаждал узнать побольше, что говорило за него), снова перешли на погоду, а потом погрузились в неловкое молчание. Минут пять они так и сидели, никто не проронил ни слова, будто у них что-то застряло в глотке, но при этом они просто сияли. Беседа грозила зайти в удручающий безвыходный тупик, но снова заиграл «Танец Феи Драже». Армануш посмотрела на экран – номер скрыт, выключила звук, однако телефон продолжал вибрировать. Она подняла брови и скривила губы, эта гримаска предназначалась Мэтту и означала: ерунда, не обращай внимания. Но ни он, ни окружающие этого не поняли.
В семь сорок пять Армануш Чахмахчян и Мэтт Хэссинджер наконец выбрались из дома, и «сузуки-верона» карминного цвета помчала их к ресторану «Косое окно», о котором Мэтт много слышал и полагал, что это милое романтичное место.
– Надеюсь, тебе понравится азиатский фьюжн с легким карибским оттенком. – Mэтт хохотнул, его позабавили собственные слова. – У этого места прекрасные отзывы.
«Прекрасные отзывы» не были в глазах Армануш показателем высокого качества, главным образом потому, что она всегда остерегалась получавших высшие отзывы бестселлеров. И все же она не возражала, надеясь, что в итоге ее скепсис окажется неоправданным. А вышло все совсем иначе, чем предполагал Мэтт. Место, где собирались городские интеллектуалы и богема, «Косое окно» уж точно не было милым, романтичным рестораном. Это был выпендрежный ангар с высоченными потолками, подвесными светильниками в стиле ар-деко и мерцавшими на стенах образцами современного абстрактного искусства.
С ног до головы одетые в черное официанты суетились, как колония обнаруживших груду сахарного песка муравьев. Они подавали искусно сервированные блюда с полным сознанием того, что скоро вас сменит другой посетитель, который, возможно, щедрее даст на чай. Что касается меню, то оно находилось за пределами человеческого понимания. Но это было полбеды. Маловразумительному содержанию соответствовала и форма: каждое блюдо было скомпоновано и украшено особым образом, как бы намекая на какую-нибудь картину кисти абстрактных экспрессионистов.
Шеф-повар ресторана, голландец по происхождению, имел в жизни три честолюбивые мечты: стать философом, стать художником и стать шеф-поваром ресторана. Еще в юности он потерпел полное фиаско и в философии, и в искусстве и решил, что ничто не мешает ему применить свои неосуществленные таланты в кулинарии. Он гордился тем, что претворял абстракции в реальность и возвращал в организм нечто возникшее по воле художника. Сначала он придавал внешнее выражение своему внутреннему эмоциональному состоянию, а потом переводил эту абстракцию в конкретную материальную форму, которая могла быть вновь поглощена человеком. Здесь, в «Косом окне», трапеза была делом скорее философским, чем кулинарным, и сам акт принятия пищи совершался не под действием первобытного желания утолить голод и набить живот, но представлял собой возвышенный катарсический танец.
Они долго пытались определиться с заказом, наконец Армануш остановилась на тартаре из желтоперого тунца в кунжутной панировке и фуа-гра с соусом «Якинику», а Мэтт решил попробовать стейк без костей из говядины высшей категории с острым сливочно-горчичным соусом на подушке из мексиканской репы с винегретной заправкой из маракуйи. Мэтт ума не мог приложить, какое вино подойдет к этим блюдам, но очень хотел произвести хорошее впечатление, поэтому минут пять изучал винную карту в полном замешательстве, а потом сделал то, что делал всегда, когда не знал, на чем остановиться: выбрал вино, исходя из цены. Каберне-совиньон тысяча девятьсот девяносто седьмого года, казалось, идеально подходило, достаточно дорогое, но вполне по карману. Сделав заказ, они попытались прочесть на лице обслуживавшего их официанта, не ошиблись ли с выбором, но видели лишь маску профессиональной вежливости.