Стамбульский оракул

Лето проскользнуло в Стамбул под плащом полуденного ливня. Он начался у Галатского моста и побывал повсюду в городе, как бродячая собака. Лето чувствовалось повсюду: в аллеях парков, в том, с какой настойчивостью кружили фруктовые мушки над фиговыми деревьями, в криках муэдзинов, которые становились звонче день ото дня, и в раздражительности рыночных торговцев. Подобно свежевыдубленной шкуре, которая натягивается все туже и туже, каждый следующий день старался тянуться дольше предыдущего, утра начинались все раньше, а солнце светило все сильнее. Деревья покрывались бутонами, цвели и плодоносили, а перелетные птицы кружили над проливом. Стаи ястребов, аистов, ласточек и бакланов пролетали над Босфором, возвращаясь на летние квартиры в Европу.

Лето чувствовалось во всем: в запахе вишневого шербета, от которого невозможно было избавиться, в аромате пускавших парок на жаровне голубей и в сладковатой вони подгнивающей айвы.

Элеонора наблюдала за оживлением над проливом, за белогрудыми соколами, которые проносились над водой в невидимых глазу потоках теплого воздуха, за черными соколами-осоедами, кружившими между куполами мечети Сулеймана, за рыжими цаплями с шеей тонкой и длинной, как змея, которые широко раскидывали крылья, подобные парусам рыбацких суденышек, проходивших прямо под ними. Так случилось, что как раз тем утром на одной из дальних полок библиотеки она обнаружила переплетенный в телячью кожу том свенсоновской «Естественной истории и классификации птиц». Теперь, сверяясь с картинками, Элеонора могла различить в небе ястребов, соколов, соколов-осоедов, цапель, стаю белохвостых орлов и сапсана, который нес морскую птицу в цепких когтях.

Когда солнце перестало палить и опустилось в деревья за Ускюдаром, Элеонора краем глаза заметила аметистовую вспышку, и пурпурный удод с белым хохолком опустился на подоконник. Птица кокетливо склонила голову влево, как будто хотела указать на нечто любопытное, и Элеонора увидела, что ее стая появилась над Золотым Рогом. Они летели к ней, вычерчивая сложные фигуры на фоне залитого солнцем грозового неба, и при виде птиц лед, который сковывал ее сердце в последние недели, захрустел и надломился. Она открыла окно, и пернатый посланец улетел к своим товарищам.

Элеонора откинула прядь волос со лба, оперлась локтями о подоконник, и ее глазам открылась чудесная картина заката. Тем вечером в городе царило необычное оживление. Вместо того чтобы затихнуть, как всегда на склоне дня, движение лодок по проливу стало еще более суматошным, пассажиры спешили по своими делам. Между минаретами Новой мечети несколько человек натягивали что-то напоминающее фонари. Баржи причаливали к Бешикташу. Но к тому моменту, когда солнце коснулось горизонта, город опустел: ни лодок, ни экипажей. Смолкли уличные торговцы. Блеяние ягненка, который был привязан к бешикташской мечети, было единственным звуком, прорезавшим тишину. Когда последний луч заката исчез за горизонтом, со стороны Топкапы раздался пушечный залп. Элеонора в ужасе бросилась на пол, забилась под стол и закрыла голову руками. Если пушка выстрелит еще, если это война — надо спасаться.

Там ее и застал господин Карум, который принес поднос с ужином.

— Что случилось? — спросил он и поставил поднос на стол у кровати.

Элеонора вылезла из-под стола и выудила лист бумаги из ящика:

«Пушка».

Господин Карум усмехнулся:

— Пушечный залп означает завершение дневного поста. Сегодня первый день Рамадана. Вы знаете, что это такое?

Элеонора замотала головой. Она слышала о Рамадане, во время которого целый день приходится голодать, зато потом, после заката, настает время ифтара — традиционной обильной трапезы, но вот о пушечном залпе слышала впервые. Немногочисленные мусульмане в Констанце обычно нанимали человека, который бил в барабан, сообщая, что пришло время поесть.

— Разумеется, — сказал господин Карум. Он перегнулся через подоконник и вгляделся в огни на реке. — Отсюда прекрасно будет видно фейерверк.

Элеонора села к столу и съела чечевичный суп в полном одиночестве, а звезды, как маленькие свечки, освещали темное небо. Пока она ужинала, Стамбул хранил тишину. Но к тому времени, когда Элеонора положила в рот последний кусок пирога с финиками, город пробудился к жизни. Фонари, которые зажгли между минаретами Новой мечети, образовали надпись — пожелание счастливого Рамадана. Продавцы шербета и гадалки раскинули на набережной свои шатры. Во дворе каждой мечети как из-под земли вырастали палатки из красной и синей ткани. Целые семьи выходили на улицы: дети, родители, двоюродные братья, прадедушки. Большие мальчики в лохмотьях проталкивались сквозь толпу. Первый сноп света взвился в небо с визгом кота, которому наступили на хвост, и рассыпался гроздью зеленых огней. За ними последовали белые. Толпа одобрительно загалдела. Красные, синие, зеленые и белые фейерверки расцвечивали праздничную ночь фосфоресцирующими огнями. Праздник продолжался до рассвета.