Стань моим завтра

До Филадельфии всего два часа пути на поезде.

– Ладно, – коротко бросила я управляющему, задушив эту мысль в зародыше. – Я согласна остаться здесь еще на одну ночь, но только если вы поселите меня в одиночном номере.

Он поднес к подбородку толстые, короткие пальцы и, почесав щетину, кивнул.

Оказавшись в своей новой комнате, я бросила мусорный пакет на широкую кровать и огляделась. В углу стояли стул и крошечный столик, но в ящике не было ни ручки, ни бумаги.

У меня нет ни ручки, ни бумаги.

Заморгав изо всех сил, я достала телефон, чтобы просчитать варианты. У меня оставалось всего 700 долларов. Если возвращаться в Вегас – даже не думай плакать, Росси, – на билет уйдет 300 долларов. А потом еще 300 на оплату аренды за комнату, которую я там снимала.

Если же оставаться в Нью-Йорке, семисот долларов не хватит даже на сутки. Мне пришлось бы искать квартиру, и все деньги ушли бы на задаток, так что до конца месяца мне было не протянуть. Но что я точно не собиралась делать, так это оставаться здесь, в хостеле, и пытаться переделать свой графический роман.

– Да и чем мне его переделывать? – с горечью напомнила я себе. У меня больше не было художественных принадлежностей. Эта мысль каждый раз пронзала мне сердце насквозь, а потом ранила и более практичную часть меня, потому что более-менее сносные ручки и бумага стоили не меньше долларов пятидесяти.

Закончив с подсчетами, я бросила телефон на грубое оранжевое покрывало. Итак, вывод: я в полной заднице. Я потерпела неудачу. Теперь мне ничего не оставалось, кроме как вернуться в Вегас и снова жить в своей старой комнате в переполненной людьми квартире, которые еще и постоянно менялись. Я не сомневалась, что Тео снова возьмет меня на работу в тату-салон, но мне этого не хотелось. Я устала делать татуировки. Меня расстраивало то, что мои рисунки исчезали за дверьми салона, лишая меня возможности снова их увидеть. Я хотела создать что-то, что могла бы подержать в руках. Что-то, что мог бы увидеть весь мир…

Твоя гордость не уступает твоей же глупости.

К глазам подступали слезы, и я заставила себя подняться с постели, прежде чем они смогли взять надо мной верх. Засунув мусорный пакет в шкафчик, я хлопнула дверцей и закрыла ее на замок. Нужно было поужинать.

Мне пришлось признать свое поражение, но я решила, что этот город должен мне один нормальный ужин, прежде чем я уеду обратно в Вегас. Взяв в руки портфолио, я вышла из комнаты.

2. Зельда

29 ноября

Руперт – один из моих соседей в Вегасе – говорил, что увидеть художественную сторону Нью-Йорка можно в районе Ист-Виллидж. Сейчас мне было совершенно не до художественности, но я предпочитала двигаться хоть в каком-то направлении, чем ощущать себя потерянной и абсолютно, до ужаса беспомощной. Я снова спустилась в метро и поехала на северо-восток. Вышла на станции Астор-Плейс и зашагала по улице Сент-Марк в сторону Второй авеню.

Стараясь запоминать ориентиры – по обе стороны наблюдалось множество баров и магазинов богемного вида, – я принялась искать кафе с плюс-минус нормальной едой по цене, соответствующей моим скудным финансам.

Увидев маленькое итальянское бистро под навесом в красно-белую полоску, на котором красовалось название «Джованни», я остановилась. «Как банально», – подумала я, ощущая, как меня окутывает теплый запах, просачивающийся на улицу. Томатный соус с чесноком, базиликом и розмарином…

Розмарин.

Волна тоски по дому накрыла меня так резко, что закружилась голова. Когда-то давным-давно так пахло у мамы на кухне.

Я прижала портфолио к груди, словно щит, и открыла дверь в бистро. Оно оказалось крошечным – всего на пятнадцать столов, на каждом из которых стоял стеклянный стаканчик со свечой. Силиконовые скатерти в красно-белую клеточку, пластиковые грозди винограда на стене и плохо нарисованные итальянские пейзажи.

Банальнее некуда, но еда здесь пахла не хуже маминой. Аромат обволакивал меня и навевал воспоминания о нашей кухне, о том времени, когда у меня была сестра. О времени, когда мы с ней ссорились и тягали друг друга за волосы, а потом, словно животные, бегали рядом с теплой плитой, уворачиваясь от мамы, которая пыталась наказать нас за хулиганство, легонько стукнув по лбам деревянной ложкой.

«Возвращайся домой, – прошептал голосок в моей голове. – Садись в поезд и возвращайся домой».

Но теперь дома все было иначе. После похищения сестры наша семья словно рухнула на дно холодной мрачной пропасти. От любви и тепла остались лишь осколки. Все мы были сломлены – мои родители, бабушки и дедушки, тети и дяди… Когда произошло невообразимое, моя большая, громкая итальянская семья лишилась своего голоса.