Стандинг, или Правила хорошего тона в изложении главного инспектора полиции Александра-Бенуа Берюрье (Курс лекций).

— Всегда помните о том, что я вам сейчас скажу, — с ученым видом продолжает он. — На свадьбе полагается музыка. Если гости в этот день не подрыгают ногами, то у них создается впечатление, что их надурачили. Я это предусмотрел и поэтому нашел одного элитного музыканта: младший капрал Гроссель, настоящий виртуоз. Хоть и полицейский, а играл на аккордеоне. Аккордеон у него блестел, как новая пивная, и, помню, был красного цвета, и клавиши у него были подделаны под чистое золото. Только взглянешь, как сразу в ногах чувствуешь счастье. Посмотришь, как он шикарно переливается на свету, и тебя охватывает большая радость. Но больше всего всех потрясло, как он пристраивал его себе на колени. Сначала он расстелил на них маленький бархатный коврик черного цвета. Наблюдая за этими приготовлениями, все подумали, что он собирается перекусить. Потом он перекинул ремень через шею. А у самого вид такой серьезный, сосредоточенный. Вылитый священник, собирающийся прочитать молитву по телевидению! Вдруг его сильные лапы, привыкшие держать дубинку, стали, так сказать, хрупкими. Они обняли эту машинку для танцев и пробежали по клавиатуре. Гибкие, как девушки в кордебалете, парни! Как он не путался во всех этих клавишах — одному Богу известно! Тем более, что они были не пронумерованы! Если бы вы видели Гросселя в его естестве — в своей форме фараона, когда он орал на автомобилистов, — вы бы ни за что не поверили, что он может так музицировать! Он становился неузнаваемым прямо на глазах! Когда он играл классику: «Малышка из Тонкина» Моцарта, «Я люблю сразу двоих» братьев Милья, ваша душа сама начинала петь, как аккордеон. А в те моменты, когда инструмент начинал натурально рыдать и испускать стенания, она плакала от переполнявших ее переживаний.

Заполучить такого парня, как он, на свадьбу — это же просто везение, правда? Он заменял целый оркестр. Его водрузили со своим стулом на стол. Увы! Он немножко перебрал. И на такой высоте у него стала кружиться голова. Те, кто изучал алгебру, знают, что теплый воздух поднимается вверх. И Гроссель стал задыхаться. Если бы он сразу сказал, что у него в желудке прилив, его бы вывели проветриться во двор таверны я дали бы выпить глоток минералки «Виши», раз он такой слабый. Но у него была своя капральская гордость, и он не признался в своей слабости. Так вот, худо-бедно, но он начинает играть. А мы — перебирать ногами. И никто не обратил внимания, что у него на лице портрет мученика. Надо признаться, что мы с Бертой несколько отяжелели после нашего «Эдуарда VII». Но мы все-таки тоже танцевали. Мы думали, что танцы утрамбуют этот потрясающий рубон, что во время вальса и танго состоится представление гусиной печенки «Инфанта» пуляркам из Бресса на шампурах, жидкий суп из черепахи договорится с зефирами по-румынски. Но в чем мы с Бертой ошиблись, так это в том, что мы, решив попробовать все блюда меню, слопали пудинг «Замок Виндсор». Англия — потрясающая страна, я не спорю, но в ее истории были тоже отдельные факты измены. Во время последней войны это была военно-морская база Мэр Эль-Кебир в Алжире, а на моей свадьбе — пуддинг «Замок Виндсор». У нас так слиплись кишки, как они не слиплись бы, даже если бы мы проглотили мешок мокрого цемента! Внутри что-то заклинивало, закупоривало проходы, направляло деликатесы на беспокоящие запасные пути. Мы думали, что все придет в норму после исполнения антраша. А пока приходилось сжать челюсти и терпеть. В это время, сидя на столе, как на насесте, младший капрал заставлял плакать навзрыд свой аккордеон. Он был мертвенно бледный, с зелеными пятнами под глазами и слипшимися на лбу волосами. Его так тошнило, что он не мог больше дышать; это было свыше его сил; тепло в нем сохранилось только под кожей. А он все играл «Малышку из Тонкина», «Я люблю двоих сразу»… Кузина Гертруда стояла за спинкой его стула и, закрыв глаза, что-то пела во все горло, как она всегда делала, когда мы собирались на семейные торжества. Я сейчас не помню, но какой-то кретин ей однажды сказал, что у нее голос соловья, и с тех пор она пилила нам уши своими визгами зазубреной пилы. Она была старой девой и получала удовольствие на свой манер. Я думаю, что эти ее визги и доконали Гросселя…

Под воздействием мяуканья Гертруды Гроссель подумал, что это он издает на своем портативном пианино такие чудовищные звуки. Когда он играл «Очарованье», случилась драма. Гертруда издавала булькающие звуки, похожие на сбивание майонеза железной ложкой, с упоением выводя: «Я его встретила просто так и ничего не сделала, чтобы ему понравиться!» Между нами говоря, это никого не удивило.