Станешь моей?

Я сделал свой выбор тогда, в розовом предрассветном небе Ходейды, но получил ответ, правильным ли он был, сейчас.

Кто бы знал, что наши судьбы будут так трагически связаны.

Кто бы знал, что там, среди четверых погибших офицеров был отец Евы.

«Дорогая, я люблю тебя. А ещё я убил твоего отца», – вот так наверно, это должно прозвучать для неё. И это оказалось больше, чем единственный выстрел.

Прицел, который навёл я, оборвал жизнь её отца. Его страховка могла бы покрыть операцию сыну, когда он был ещё совсем маленьким, но время было упущено и небольшая операция стала проблемой, требующей серьёзных вложений. И вот его старшая дочь приехала на проклятое шоу продать своё тело, чтобы заработать эти деньги, и встретила меня. Да, жизнь чертовски говняная штука.

Но это был мой выстрел. Мой выбор. И моя вина. И пусть я вряд ли смогу её искупить. Но я не могу просто сидеть и ничего не делать.

Эван сделает её счастливой. Или нет. Я не знаю. Иногда мне кажется, что он её любит. Иногда – что она заинтересовала его только потому, что стала важна мне.

Где шоу, а где жизнь? Где правда, а где ложь? Я перестал понимать и его, и себя.

Я устал ждать каких ещё козырей он накидает из рукава, чтобы заставить меня отступить. Заставить остаться работать в шоу и не стоять у него на пути.

Да, она признала, что ошиблась, когда сделала Эвану предложение стать первым. И она так легко простила мне Лорен. Простила всё, приняла таким, как я есть. Ещё и выставила чуть ли не героем. Спасибо ей за эти неожиданно выросшие крылья. Но смерть отца – такое простить никто не в силах.

Надеюсь, Эван сумеет убедить её, что он лучше меня.

А я в любом случае уже вне игры.

Конечно, он может потерять к ней интерес, раз я отступил. А может, наоборот, разглядеть среди дурмана своих амбиций и честолюбия, в которых он погряз как в клубах опиумного дыма, что будет счастлив. С ней. Или один. Только ему решать. Но что бы он не решил, я свой выбор уже сделал.

– Адам, ты уверен? – взволнованный голос Элен заставляет меня развернуться от монитора, на котором уже давно нет ни Евы, ни лимузина, что увёз их к аквариумам, а я всё пялюсь невидящими глазами в экран.

– Я уверен, – откатываюсь я на стуле, чтобы дотянутся до непочатой бутылки виски.

– Может ты проспишься, а потом поговорим? – выкидывает она в мусорную корзину пустые бутылки.

– То есть, чтобы работать я недостаточно пьян, а, чтобы поговорить с тобой, должен протрезветь? – вытираю я рот, сделав глотов и сморщившись. И алкоголь в меня, как назло, больше не лезет. А так хотелось напиться в хлам. – У меня три дня выходных, имею право.

– Да, я в курсе, что сегодня Эван улетает с Евой на два дня. Но я здесь именно поэтому, – присаживается она на второй стул. – Ты знаешь, я обычно не вмешиваюсь…

– О, да! Ты прямо как я. Дали приказ – выполняем и не задаём лишних вопросов. Но?

– Но мне больно смотреть как ты губишь свою жизнь, – закинув ногу на ногу, сцепляет она в замок пальцы на коленке.

– Не плачь обо мне, – горько усмехаюсь я. – Моя жизнь уже давно загублена, пуста и бессмысленна.

– И всё же эта девочка тебе не безразлична. Зачем? Зачем ты опять решил залезть в эти долги?

– Мне кажется, ты должна радоваться. Шоу продолжается, – широко развожу я в сторону руки, вплёскивая из бутылки бурбон. – Всё работает. Адам на сцене, в свете софитов. Эван считает денежки. Всё как всегда.

– Адам, моя жизнь – не только это шоу. Да и твоя – тоже. Закончится эта работа, я найду другую. И ты найдёшь. Уезжай!

– Нет, Элен. Я не ты, – ставлю я на стол бутылку, вытираю руку о рубашку. – Для меня это уже давно не работа. И это всё же мой дом. Здесь я родился. Здесь и останусь.

– Эван не обеднеет, если заплатит за операцию ребёнку со своего кармана. Да хоть десяти, хоть ста детям заплатит – не обеднеет. С его миллиардами эти миллионы как медяки в кармане.

– Вот только поэтому он никогда ничего бескорыстно и не делает.

– А ты снова продаёшь себя в рабство, – сокрушённо качает она головой.

– Это не рабство, Элен. Это мой долг с большой буквы. И только мой. Мой грех. Моя вина. Я задолжал этой девочке так много, ей, её брату, её семье, что я только своей жизнью и могу это искупить.

– Не нравится мне твоё настроение, – встаёт она. – А кто принёс тебе эту вырезку про отца Евы?

– Да никто, она практически всегда была на глазах, ещё с дня кражи. Просто я не интересовался. А вчера наткнулся. В бумагах Рене.

– Значит, Рене?

– Рене, Сандра, ты, какая разница! Суть не в этом. А в том, что он бы меня всё равно не отпустил, – рука тянется к бутылке, но передумываю, тоже встаю. – Понимаешь? Всё равно бы не отпустил.

– Да, – уверенно кивает она, а потом морщится, глядя на меня. – Вот только он мог бы просто сказать, что твой долг ещё не отработан. Но он этого не сделал. Почему? Зачем такие сложности?

– Потому что иначе для него жизнь скучна. Странно, что ты этого ещё не поняла, Элен, – смотрюсь я в зеркало. Пыльный мятый смокинг. Грязные босые ноги. Щетина.

Тру небритую щёку. Как пришёл вчера после встречи с Евой. Так и не раздевался. И не ложился. Так всю ночь и брожу как пугало.