Станислав Лем

«А может, именно Солярис — колыбель твоего божественного младенца, — замечает Снаут. — Может, именно он — зародыш Бога отчаявшегося, может, жизненные силы его детства пока превосходят его разум, а всё то, что содержится в наших библиотеках, всего только перечень его младенческих рефлексов. А мы какое-то время были всего лишь его игрушками… Да, возможно… Почему нет?.. И знаешь, что тебе удалось? Создать абсолютно новую гипотезу на тему планеты Солярис, а это нешуточное дело! По крайней мере, теперь можно объяснить, почему невозможно установить Контакт и откуда берутся некоторые, скажем так, экстравагантности в обращении с нами. Психика маленького ребёнка…»

А потом Снаут спрашивает: «Откуда ты взял идею этого несовершенного Бога?»

И Кельвин растерянно отвечает: «Не знаю. Но это единственный Бог, в которого я мог бы поверить. Его мука — не искупление. Она никого ни от чего не избавляет, ничему не служит, она просто есть…»

15

Пропуск такой главы, конечно, влиял на впечатление от романа.

И ещё одну важную деталь не совсем точно передал переводчик.

В оригинале романа Солярис — имя женское. В польском варианте это особенно заметно: «поверхность Солярис», «здесь, на Солярис» и т. п. Всё это, казалось бы, мелочи, но когда читаешь роман на польском, то отчётливо понимаешь, что Лем, говоря о разумном существе, обитателе планеты, называет его по-разному. Земные исследователи Кельвин, Снаут и Сарториус, все мужчины, общаются то с «несклоняемой» Солярис, то просто с разумным Океаном. И хотя понятие пола вряд ли применимо к такому чудовищному существу, как мыслящий океан, никуда не деться от нашей извечной антропоцентричности, мы невольно примериваем на Солярис именно наши земные представления. И согласитесь, «игры» этого существа выглядят по-разному, если воспринимать его как женщину или как мужчину.

Вся эта история трагична, говорит Снаут, имея в виду действия сотрудников станции по отношению к «гостям». То, что произошло с землянами, — ужасно. Но с другой стороны, ничего ведь, в сущности, не произошло! Ведь что такое нормальный человек? — говорит Снаут. Это человек, привыкший думать, что он никогда в жизни не совершал ничего откровенно ужасного, откровенно извращённого. И даже, наверное, он и не думал ни о чём таком. Только однажды, ну, считай, совершенно случайно, на какие-то полсекунды мелькнуло в подсознании что-то такое… С кем не бывает? Мелькнуло и забылось. Но вот посреди бела дня, при совершенно незнакомых людях, ты вдруг встречаешь это своё скрытое, грязное, извращённое и, что самое ужасное, — всем видимое, прикованное к тебе намертво…

«Ты же психолог, Кельвин! Кому хоть раз в жизни не снился такой сон, не являлось такое видение? Возьмём фетишиста, который влюбился, скажем, в клочок грязного белья. Рискуя жизнью, угрозами и просьбами, он ухитряется раздобыть этот свой драгоценный, отвратительный лоскут. Забавно, да? Он и брезгует предметом своей страсти, и сходит по нему с ума. И ради него готов пожертвовать своей жизнью, как Ромео ради Джульетты. Такое случается. Но ты, вероятно, понимаешь, что бывают и такие вещи… ну, скажем, ситуации… которые никто никогда не отважится представить, признаться в них… Которые живут лишь в минуту опьянения, падения, безумия…»