Станислав Ростоцкий. Счастье – это когда тебя понимают

Спасибо тебе за чудесное письмо, рад, что ты скучаешь; рад, что тебя все любят, чего не могу сказать о себе – меня уже в группе многие ненавидят, так мне кажется. Я стал много кричать, ругаться и т. п. Ты не представляешь себе, какой поразительный бардак ухитряются создать мои и Яшины помощнички. Волосы встают дыбом. Да еще приложи к этому действительно чрезвычайную трудность экспедиции, колоссальное пьянство и т. д. И тем не менее мы снимаем. Не знаю, что получится, так как слежу за всем, кроме актеров. Чудес не будет. Володя остается Володей. Будет красивое полуоперное зрелище. Ну и черт с ним. Только бы кончить.

Ты знаешь? Это, наверное, ужасно, но я эту картину не люблю. Слишком долго и упорно многие отбивают у меня любовь к ней. Я боюсь дня, когда ее будут смотреть, а обычно этого дня все же ждешь, несмотря на все протори и убытки. Я даже приготовил такую речь: «Товарищи, в этой картине я занимался всем чем угодно, кроме постановки и режиссуры, поэтому снимаю с себя всякую ответственность и прошу считать ее не моей».

Ну, ладно, а то ты расстроишься. А мне хочется, чтобы ты знала, что ты единственная, чудесная, умная, справедливая, а «Гитлером» бываешь только по отношению ко мне. У меня на стене ты и Андрюшка, и, когда я просыпаюсь и когда ложусь спать, вы оба улыбаетесь мне. Давай на будущий год подольше не расставаться.

Нинуська! Почему ты не пишешь, когда будешь в Москве? Петька меня огорчил, сказав, что вы едете в Ленинград. Как же так? Я все так построил, чтобы числа 25-го оказаться в Москве дня на 3. Нам надо сговориться. За 2 дня до приезда в Москву я пошлю тебе телеграмму, что выезжаю. Постарайся тоже вырваться, хотя бы на денек.

Самое главное, что я абсолютно здоров. Верховая езда прекрасно подействовала на мой позвоночник. Вообще ты меня не узнаешь. Правда, сейчас моя Машка заболела, а мой красавец жеребец Квадрат набил холку, и я временно езжу на машине, но скоро они выздоровеют, и я снова буду путешествовать на них.

Итак, Нинуська… Самое главное, чтобы мы встретились в Москве. Завтра в Москву уезжает Люся Шолохова. Она все будет знать про меня. Держи с ней связь. Она будет звонить тебе в Горький. За 2 дня до нашего приезда она даст нам телеграмму о выезде и одновременно даст телеграмму тебе. Это будет, по моим предположениям, числа 26, 27, 28-го. Вырвись обязательно. Ты ничего не написала мне о возможности твоего приезда сюда. Почему?

Поздравляю тебя с таким большим опозданием[13], но вследствие этого с еще большим чувством любви и нежности. А в качестве подарка посылаю тебе Андрюшкины письма. Пусть он за меня хоть немного оправдается перед тобой.

Целую тебя всю, всю и во все твои родинки. Твой навсегда Стаська!

* * *

12 сентября 1965 года.

Милая Нинуська! Дорогой Андрей!

Как вы там поживаете? Я живу в трудах несусветных, чему теперь есть свидетель Иосиф Ростоцкий-младший[14]. У меня состояние уже какой-то привычки ко всему. Погода стоит хорошая, снимаем много. Самое трудное, в общем, позади, но легкого ведь не бывает. Продолжаю ездить верхом, но это теперь плохо помогает, так как нас очень хорошо кормят. Не знаю, что делать с бородой. С одной стороны, она очень красивая, с другой стороны, если я ее сбрею в Москве, то останется белая полоса.

Писать письмо сейчас почему-то для меня прямо мученье. Так что не сердись за краткость. Я просто очень хочу домой, к тебе. Хочу встречать сына из английской школы. Хочу сидеть на кухне. Хочу читать газеты. Хочу спать в своей постели. Устал, как-то весь устал.

А еще очень хочу, чтобы ты хотя бы на недельку приехала сюда. Просто умоляю. Ей-богу, это не так трудно. Только решись. Я знаю, стоит тебе решиться, как это будет. Кирилл тебе расскажет про наше житье-бытье.

Целую крепко, крепко тебя и сына. Твой Стаська.

* * *

23 сентября 1965 года.

Дорогая моя!

Тоска дошла до того состояния, когда уже ни писать, ни просыпаться по утрам не хочется.

Живем мы все так же. Иосиф поправился и вообще как-то стал совсем не такой, как в Москве. Отпраздновали свадьбу: супертехник женился на дочери бухгалтера Лизы. Все было хорошо. Несколько раз ходил ловить форель. Поймал мало, но удовольствие получил. Почему ты мне совсем не пишешь? Мне ведь интересно, как ты живешь, ты все-таки в Москве, а я в «лагере».

Получили мы вторую категорию. Теперь уже у меня вынули из кармана еще 22 000. Ну, это еще не беда, но просто неудобно. «Герой нашего времени» второй категории. В общем, неприятно чрезвычайно. Представляю, сколько народа радовалось. Теперь я уже добился равенства с Гинзбургом, а до Роу не дорос. С Бритиковым ты все спутала. Поругались мы последний раз из-за Антонова. Ну и пусть он так думает. Это даже лучше.

Осталось мне снимать сцены с Бэлой. Если будет погода, то надеюсь кончить к 5 октября здесь, а в Нальчике еще проснимаем числа до 15-го, наверное.

У нас осень. Листья начали желтеть, борода отросла до полу, не знаю, что с ней делать.

Погода временами чудесная, временами мрак и ужас.

Деньги пришлю с Валей Мироновой.