Станкевич

«Удавил бы, своими руками!» — подумал, наверно, хозяин. Покосился на пистолет, и забыл окончательно, слово «Фас!».

Андрей обогнул машину, и в задней части ее, открыл дверцу с решеткой в оконном проеме.

—  Андрей, присмотри, — попросил Потемкин. И направился рассмотреть поклажу.

В двух, объемных холщовых баулах, были запчасти.

—  Нормально! — Потемкин достал сигарету. Он так ведь давно уж хотел покурить…

Когда он вернулся, все трое, и с ними собака, стояли у той, с окном зарешеченным, дверцы.

—  Отставить! — сказал им Потемкин, — Товар кто грузить будет? Идемте со мной. — повернувшись к компании боком, жестом регулировщика он показал направление. — А ты, — попросил Андрея, — подгони нам подводу.

Скорбно кряхтя, мужики погрузли «товар».

—  Спасибо, — сказал им Потемкин, — хороший товар! Признавайтесь, кто из вас трудится кладовщиком на ХАРЗе?

—  Да будь мы кладовщиками, — видали б вы нас, — как от зайца уши!. Машиной бы вывезли, через КПП. Повезло…

— В хороших делах повезет и Вам! А теперь подскажите, где ваша подвода? Мы сами найдем, не шутите!

Подвода нашлась: ВАЗ-2102. За рулем этой легкой — не то что УАЗик, машины, приехал сдать смену, Потемкин. Собаку, людей и вещдоки, ворча принимал дежурный.

Часы на стене показали восемь ноль-ноль. На сегодня Потемкин свободен. «Час, боже мой, целый час!» — вздохнул он. Есть надежды в душе или нет, — в девять утра он обязан ждать!

«Не сглазить бы!» — решил не буравить он взглядом, молчащий пока, аппарат. Взгляд отошел от стола, скользнул по полу, и, поднявшись на уровень глаз, и чуть выше, покойно установился на месте. Глядел человек в никуда, просто перед собой и рассматривал стену.

Неподвижность, сама по себе, в природе вещей существует: деревья, цветы, например, и горы… И так же, тьма разных предметов, сделанных человеком. Есть что перебрать… И сам он таким может быть: покой чередуя с действием. Может... Но — чисто внешне! Нельзя отнести человека к природе вещей, — он всегда динамичен! Неподвижный телесно, — останется движимым в мыслях. «Возражать постоянству такому? — подумал Потемкин, — Или напротив, — им дорожить?»

Уставшему телом, ему, после смены, хотелось, конечно, скорей возразить… Однако, и неподвижный взгляд, не бездействовал. Отыскивал, и отмечал машинально, детали какие-то: трещинки, вмятинки, извилинки. В них, сам собой, рисовался какой-нибудь образ. Обрывками ветоши на пистолетный шомпол — наматывались, постепенно, мысли.

«Личный опыт, Потемкин, не забывай. Чти его, и почаще к нему обращайся! — сказал Евдокимов, — Профессию начинай с самого себя. Поменять в себе, очень много, придется. Кардинально много. А ты готов? Потянешь?»

«Поменять я готов. Поменяю, — подумал Потемкин, — да знать бы что именно? Как?»

«Играть ты, может и не должен, но понимать игру обязан. Тебе важно войти, достоверно в роль того, кто играет против. Тогда сможешь и раскрывать их поступки. Преступление — это поступок. В отрицательной степени, правда, — разной величины…».

С этим Потемкин согласен, безоговорочно. «Поучить Станиславского, что ли?...» — вяло подумал он. Навел резкость: стена оставалась стеной. Он каждый день ее видел. Проста, естественна, и ни чем независима от размышлений Потемкина. Она есть: вот такая, как есть, но она реальна. «Намечать надо реальные замыслы!» — сделал заметку на память, Потемкин.

Но, будь Евдокимов рядом, Потемкин, «в струю» бы, заметил: «А смысл игры и ее содержание, воспринимают по внешним признакам. Тот же спектакль, к примеру… В игре, в совокупности внешних признаков, и отражается замысел… И в деле — все так же!».

Сон слетал из уставших глаз. «Внешние признаки есть, — размышлял Потемкин, — у любого поступка. Прочти их, дружище! У замысла тоже, такие же признаки есть…». Неурочное место; поводок, например: Потемкин вблизи увидел — намотан на левую кисть. Горка «бычков» под ногами. Разве это прогулка? А далеко окрест — не жилая, — промзона! И ожидал человек не на глазах. Случайному глазу, с дороги, он был незаметен.

Ту постановку, Потемкин с Андреем прочли. Да спектакля бы не было, не состоялся, когда бы Андрей пропустил мимо взгляда «ночных гулен», да Потемкин бы вдруг не услышал Андрея.! Кроха нужна, информации первоначальной. Крупинка, простейшая, заурядная, верная! Опер — простой человек, но крупинку, из груды плевел, всегда вынет. Потому он и может быть опером. — понял Потемкин, — потому что не опер, — а обыватель, — теряет такие крупинка горстями. И я их терял, и еще теряю… Но больше нельзя!».

«Дайте мне, — тосковал он, — хотя бы намек на такую крупинку! Я больше не потеряю!». Исподволь начинался тяжелый полет со снижением — «Не позвонит!».

Не сводил глаз с аппарата Потемкин, и начинал его ненавидеть, за то, что тот промолчит. Потом пройдет время, и надо будет забыть все, подниматься и уходить.

Легчайший щелчок: пластинка какая-то распрямилась внутри телефонного механизма, и Потемкин услышал звонок.

—  Алло! — взлетев с аппарата, легла к уху трубка.