Станкевич

Бенкендорф, тем не менее, доложил о письме и о тех, кто в нем упоминался, непосредственно царю. Николай I приказал вызвать студентов, сделать им соответствующее внушение и потребовать от них решительно прекратить всякие сношения с Костенецким, а кроме того, учредить «строгий надзор».

Вскоре Станкевич, Топорнин, Оболенский, Огарев, Сатин, Кетчер, Неверов, Кольрейф, Почека были вызваны к жандармскому генералу, который вытребовал у них письменные обязательства не иметь никогда больше никаких дел с Костенецким и другими «государственными преступниками».

— На первый раз государь так милосерд, что он вас прощает, — заявил Лесовский, — только, господа, предупреждаю вас, за вами будет строгий надзор, будьте осторожны. Я вам особенно рекомендую не совершать более опрометчивых поступков, ибо в следующий раз так легко вы, наверное, не отделаетесь…

Генерал благосклонно улыбнулся, вновь осмотрел всех значительным взглядом, прибавил:

— Вам-то, милостивые государи, в ваших званиях как не стыдно?

Можно было думать, как свидетельствовал один из современников, что перед жандармским генералом стояли кавалеры высших российских орденов, а они всего лишь были студентами, хотя и из приличных сословий. «Угроза эта, — писал впоследствии Александр Герцен, — была чином, посвящением, мощными шпорами. Совет Лесовского попал маслом в огонь, и мы, как бы облегчая будущий надзор полиции, надели на себя бархатные береты a la Karl Sand и повязали на шею одинакие трехцветные шарфы».

И все же, несмотря на усиление полицейского надзора, или, выражаясь словами все того же Герцена, игру голубой кошки с мышью, студенческие кружки рождались, в них произрастали семена свободомыслия и вольнодумства.

Современник Станкевича, впоследствии известный историк, юрист и публицист К. Д. Кавелин, писал: «Образованные кружки представляли у нас тогда, посреди русского народа, оазисы, в которых сосредоточивались лучшие умственные и культурные силы, искусственные центры, со своей особой атмосферой, в которой вырабатывались изящные, глубоко просвещенные и нравственные личности».

Подобную оценку находим у дореволюционного исследователя литературы первой половины XIX века С. А. Венгерова: «Время его (Станкевича. — Н. К.) студенчества (1831–1834) совпадает с переворотом во внутренней жизни Московского университета, когда с профессорской кафедры вместо монотонного чтения старых тетрадок послышалось живое слово, стремившееся удовлетворить нарождающимся потребностям жизни. Большая перемена происходила и в московском студенчестве: студент из бурша превращался в молодого человека, поглощенного высшими стремлениями. Прежние патриархальные нравы, когда московские студенты более всего занимались пьянством, буйством, задиранием прохожих, отходят в область преданий. Начинается образование среди московских студентов тесно сплоченных кружков, желающих выяснить себе вопросы нравственные, философские, политические».

Именно такой, тесно сплоченный кружок, состоящий исключительно из единомышленников, жаждущих достать истину хоть со дна морского, вскоре создает Станкевич.

Глава седьмая ГЛАВА КРУЖКА

Дом профессора Павлова на Большой Дмитровке, где, как сказано, обосновался Станкевич на время своей учебы в университете, стал основным пристанищем встреч членов его кружка.

Благо условия «ученого заведения профессора Павлова» это позволяли делать. Помимо основного корпуса и флигеля вдоль улицы, владение включало еще восемь строений, которые рассекали его на три почти изолированных двора. Этот большой дом и духом был пропитан особенным. Прежде владение принадлежало генералу Н. Н. Муравьеву. Здесь у Муравьева неоднократно останавливался поэт К. Н. Батюшков. Тут же помещалось основанное Муравьевым училище для колонновожатых (офицеров Генерального штаба. — Н. К.). В 1813–1831 годах в доме находился Английский клуб, который регулярно посещали Грибоедов, Пушкин, другие известные люди той поры.

Так что место, где собирал обычно по субботним и воскресным дням Станкевич своих другое, самым благоприятным образом располагало к литературным и философским беседам. Кружок сложился как-то незаметно. В обычных дружеских разговорах выяснилась общность интересов, нашлись вопросы, которые одинаково всех волновали.

Впрочем, представим это «сходбище», как его называл сам Станкевич, глазами его непосредственного участника — Константина Аксакова: