Воспоминания нахлынули неудержимой волной: большие костры, танцы, пиры и смех. Заигрывания и любовный угар. Шуточные свадьбы. Сколько раз она ускользала, чтобы встретиться с
Маева кивнула, но не сказала ни слова.
Питер вздохнул и забрал из повозки котомку.
Маева почувствовала его невысказанную досаду. Эта внезапная перемена случалась с ним каждый раз, когда он расспрашивал о ее прошлом. В последнее время она старалась его задабривать, сглаживать неожиданные перепады его настроения, сохранять мир в семье – но не сегодня. Она не хотела отдавать мужу эту последнюю частичку себя; у нее должно остаться хоть что-то свое. Ее прошлая жизнь – люди, по которым она так скучала, принадлежат только ей. Это личное. Очень личное. Слишком болезненное.
Прежнее ощущение – что Питер ее поглощает и растворяет в себе – навалилось с новой силой.
Питер пристально посмотрел на нее. Ее распущенные волосы опускались почти до колен в хаосе огненно-рыжих кудрей.
– Может быть, тебе стоит надеть чепец?
– Я забыла его дома. Да и жарко сегодня в чепце.
Она сама удивилась тому, как легко ей далась эта ложь.
Питер нахмурился. На секунду замялся, накрутил на палец прядь ее волос и дернул вроде бы в шутку, но как-то уж слишком сильно.
– Тогда заплети косу. С косой не так жарко.
Она крепко держалась за его руку. Она чувствовала его гордость, выпирающую даже больше, чем ее раздутый живот: вот он идет с молодой женой, и пусть все видят, как он счастлив. Ему все улыбались, но их дружелюбие сразу скисало при виде Маевы, которая была выше ростом большинства здешних жителей. Она теребила кончик своей косы, старательно улыбалась и пыталась правильно произносить приветствия:
–
Глаза у Питера сияли. Было видно, что его радуют ее относительно успешные попытки общаться с людьми. От волнения у нее звенел голос, и слова звучали, как птичьи трели. Питер, кажется, не замечал жестких взглядов односельчан, их сморщенных лиц и поджатых губ. Их скупые, отрывистые ответы были красноречивее всяких слов.
– Мама, а почему Бог дал этой женщине волосы такого странного цвета?
Обернувшись, Маева увидела у соседнего прилавка девочку лет двенадцати, которая дергала за руку мать. Женщина шикнула на дочь, продолжая разглядывать выложенных на продажу омаров. Но девочка не унималась. Женщина подняла голову и застыла, уставившись на Маеву.
– Вот уж не знаю, Унна. – Ее чопорная холодность показалась Маеве знакомой. – Наверное, у Бога есть чувство юмора.
Теперь Маева ее узнала. Она видела эту женщину в первый день, когда Питер привез ее в Оркен. Вдова на причале: женщина, потерявшая мужа в тот страшный день. Из-за шторма.
Биргит еле заметно кивнула:
–
Дочь держалась за ее руку и с любопытством разглядывала Маеву.
Питер от души рассмеялся. Не замечая яда в словах вдовы.
– Да, мы времени зря не теряли. Вы же помните Маеву, мою жену? Она должна разрешиться от бремени осенью, как раз под конец сбора урожая.
Биргит кивнула, ее улыбка казалась почти усмешкой:
–
Маева попыталась не показать, что она не совсем поняла сказанное, но Питер заметил:
– Хорошо, когда добрые соседи желают нам блага, да, Мае?
Вдова качнула головой и указала на вершину холма:
– Раз вы ждете ребенка, вам будет нужна шерсть, да? Я слышала, что сегодня та финская девушка привезла свой товар. Оленьи шкуры, морские узлы[37]
, тонкая пряжа, все по хорошей цене. В честьУлыбка Питера дрогнула:
– Моя жена, я уверен, спрядет не хуже.
Девочка дернула мать за рукав, ей явно наскучила беседа взрослых:
– Мама, я хочу есть.
Шикнув на дочь, Биргит вскинула подбородок:
– Я не сомневаюсь в умениях твоей жены. Но у нее скоро родится ребенок, появятся новые хлопоты и заботы. Молодой матери не помешает хоть как-то облегчить себе труды, их и так будет немало.
Питер тихонько откашлялся.
–
Маеве претило соглашаться с вдовой, но она понимала, что та права.
– Может быть, все же посмотрим на товары той финской девушки? Вдруг у нее будут цветные нитки или хорошая шерсть для вязания?
Питер как будто занервничал. Но тут же взял себя в руки и кивнул: