Становясь Лейдой

Женщины вышли из дома и спустились с крыльца, перешептываясь друг с другом. Собравшись с силами, Маева вышла следом за ними и захлопнула за собой дверь.

Унна указала на крышу:

– Мама, смотри, сколько воронов.

Женщины остановились и все, как одна, повернулись в ту сторону. Маева спустилась с крыльца. Вороны, сидевшие на крыше, перебрались ближе к краю, не сводя настороженных глаз с людей, глядящих на них снизу. Унна подняла камень и бросила его в птиц. Он ударился в стену дома и упал прямо Маеве под ноги. Дрожа от ярости, она наклонилась и подобрала камень с земли. Вороны возмущенно закаркали, а затем разом взлетели в небо, наполнив его треском черных крыльев.

– Посланцы Одина. – Биргит прищелкнула языком и бросила через плечо, обращаясь к Маеве: – Интересная у тебя компания.

Женщины забрались в повозку, запряженную двумя лошадьми.

Повозка тронулась с места и вскоре исчезла из виду, растворившись в ночи.

Маева еще долго стояла на улице, баюкая Лейду, которая уже успокоилась и безмятежно уснула.

Ее рука безотчетно сжимала камень.

Что есть

Привет, маленький мотылек. Пора просыпаться.

Я не спал, девочка… Я менялся.

Когда ты выйдешь наружу?

Скоро, уже совсем скоро.

* * *

Я уныло вздыхаю. Я скучаю по dukke. Я ненавижу ждать. Что толку в подарке на день рождения, если подарок нельзя открыть?

Я ставлю клетку на стол, подхожу к лестнице и прислушиваюсь, не проснулась ли мама. Не лучше ли ей сегодня. Она уже скоро должна проснуться, ведь так? Папа сказал, что ей нужно как следует отдохнуть, что сон и время – лучшее средство от всяких хворей.

Но, может быть, мама и не больна.

Может быть, она меняется – ее старая, пересохшая кожа слезает. И когда мама проснется, она будет кем-то другим.

Я сажусь на перила, уцепившись ногами за перекладины. Отклоняюсь назад и пытаюсь держать равновесие, раскинув руки, как крылья. Мама, смотри, я умею летать.

Из часов выскакивает деревянная кукушка, чтобы сообщить время. Только она никогда ничего не сообщает. Я гадаю, почему она не поет. Бедненькая кукушка. Ты совсем не умеешь петь? Я тяну руку, хочу к ней прикоснуться, но кукушка робеет и прячется обратно в домик. Я провожу пальцем по резному узору – красивые окошки, цветы и листья – и случайно нащупываю крошеный выступ на боковой стенке часов. Я на него нажимаю, и он сдвигается вниз с легким щелчком. Нажимаю еще раз – и он снова выскакивает наверх. Вниз и вверх, вниз и вверх. Щелк-щелк-щелк…

– Что ты делаешь? – шепчет папа с верхней площадки.

– Ничего. Жду, когда мама проснется.

– Лучше иди присмотри за огнем в очаге. Пусть мама поспит. И сколько раз я тебе говорил: не трогай часы. – Его лицо исчезает с площадки.

Я еще раз нажимаю на выступ. Просто так, потому что мне хочется. Потом спускаюсь на нижнюю ступеньку и смотрю на часы: изменилось в них что-нибудь или нет?

Минутная стрелка сдвигается с тихим щелчком. И больше ничего не происходит.

Я вспоминаю, что говорила мама. Что я должна научиться контролировать свое волшебство, а для этого мне надо стараться намеренно становиться чем-то другим. Я закрываю глаза и рисую в воображении птичку. Мысленно погружаюсь в тиканье часов. Представляю колесики, крутящиеся внутри. Представляю, как они трутся друг о друга, заставляя время идти вперед, даже если оно не хочет. Деревянные крылья, раскинутые для полета, которого никогда не случится…

Ничего не происходит. Я открываю глаза.

Прости, кукушка. Похоже, мы обе застряли.

Что было

Хельга жадно вдыхала свежий студеный воздух, пила его, точно холодную воду. И пусть ее везут на телеге в «ведьминой клетке», пусть ее руки и ноги скованы кандалами. Все это не важно. Важно то, что ее наконец вывели на воздух после долгих недель в тесной душной камере.

Клетка, пропахшая гнилью, была такой низкой, что Хельге приходилось сидеть, сгорбившись в три погибели, на вонючем полу. Клеткой не пользовались много лет – больше века, – но это не остановило Нильса Иннесборга. Он ее вытащил из тюремного подвала, вместе с проржавевшими кандалами. Он рассказал Хельге о Йорне Моллесдоттер, последней из женщин, осужденных за колдовство в здешних краях.

– Ее сожгли на костре, – сказал он, наблюдая, как наемный возница вбивает гвозди в крепления клетки. – Что гораздо больнее повешения. Считай, что тебе повезло.

Сегодня утром Хельгу неофициально признали виновной. Суд – всего лишь формальность, сообщил ей магистрат. Внезапная находка «колдовской» книги решила ее судьбу. Иннесборг пришел в камеру к Хельге и швырнул книгу на пол. Вместе с ним пришел пастор Кнудсен, нервно теребивший пальцами свой деревянный крест. Хельга поняла, что это конец. Теперь ей уже не отвертеться. Такие книги запрещены для всех, кроме служителей церкви.

– Благодари фру Вебьёрнсдоттер за этот подарок.

Биргит. Чертова вдова.