Становление личности. Избранные труды

Эта линия рассуждений не должна приводить нас к ошибочному допущению о том, что внутри каждой нации существует фиксированный резервуар враждебности – враждебности, которой необходимо как-то высвобождаться, через локальные конфликты, классовые предубеждения или внешние войны. Достаточно странно, но человек не высвобождает агрессию, выпуская ее через один канал вместо другого. У стран со многими внутренними конфликтами отнюдь не меньше конфликтов внешних. Исследования показывают противоположное: нации и племена, отличающиеся внутригрупповой агрессивностью, проявляют ее и вовне, в то время как миролюбивые группы миролюбивы и во внутренних, и во внешних отношениях. Арапеши, хотя и сильно недоедают, – спокойный и мирный народ дома и за рубежом. Добу – подозрительны, злобны и враждебны и среди своих, и среди чужих. Следовательно, говоря о канализации агрессии, мы должны избегать ошибочного образа «парового котла со многими клапанами».

Неоспоримо, что агрессия порождает агрессию. Человек начинает ждать агрессию как реакцию на проблемы. Наоборот, миролюбивые отношения порождают ожидание миролюбивых отношений. Таким образом, агрессия – это во многом привычка; чем больше вы ее выражаете, тем больше ее у вас. Поэтому недостаточно найти «моральный эквивалент войны» (то есть «безвредный выход агрессии»); столь же важно изменить ложные ожиданий людей, что любой выход агрессии автоматически принесет им решение. Если бы войны были просто облегчением от напряжения, можно было бы думать об их оправдании. Но опыт показывает, что одна война не только порождает другую, но также и несет сильное послевоенное внутреннее напряжение и конфликт внутри самой нации.

Правда, когда война и впрямь идет, нация часто ощущает себя объединенной и дружественной в своих границах. Этот факт, наряду с другими, приводит некоторых теоретиков к утверждению, что дружеские социальные отношения требуют «общего врага». Мы никогда не чувствуем себя так прочно сцементированными с нашими друзьями, говорят они, как тогда, когда объединены с ними высмеиванием, критикой или борьбой с общим противником. И если для гарантии аффилиативных отношений с нашими союзниками требуется общий враг, не является ли химерой мечта о едином мире? Если бы все нации стали дружественными, кто стал бы врагом, цементирующим нашу внутреннюю связь?

В голову приходят три ответа: ( 1 ) Еще неизвестно, является ли общий враг необходимым на более продвинутой стадии человеческого развития. ( 2 ) Если такой враг необходим, то не могут ли им стать разрушительные природные явления, болезни, невежество, которые все при необходимости могут быть персонифицированы для удовлетворения нашей потребности в осязаемом злодее? ( 3 ) В предвидимом будущем определенно будут существовать преступники – и внутренние, и международные, а также группы находящихся вне закона диссидентов, против которых могут объединяться в своем гневе глобально мыслящие граждане. Ожидания мирных взаимоотношений со всеми людьми в лучшем случае будут достигнуты лишь постепенно.

Личная агрессивность существует в больших количествах и в косвенных формах, она проделывает много несчастных фокусов с нашим глубинным страстным желанием дружбы, любви и мира. Разрушительные эффекты ненависти, тревоги и зависти в личной жизни – чрезвычайно важная проблема психической гигиены. Сложными путями такие индивидуальные состояния психики вмешиваются в международные отношения. Иногда человек с неразрешенной агрессивностью рассматривает войну как хорошее средство уклонения от семейных сложностей и охотно следует призыву под знамена. Иногда он видит во враге (оправданно или нет) причину своих страданий. Иногда он просто хочет подчиниться лидеру, как многие немцы подчинились Гитлеру, для того чтобы уйти от ответственности за принятие трудных решений зрелости. «Пусть лидер будет моей совестью, – говорит такой человек. – Если сам лидер неупорядочен в своей внутренней жизни, является жертвой мифических понятий и неразрешенной ненависти, – это неважно. Я последую за ним, куда бы он ни позвал, ибо я слишком утомлен своими конфликтами, чтобы сопротивляться ему. Решение – слишком большой груз для меня. Пусть лидер объясняет политические и экономические события. Я пойду за ним».

Социальные факторы в ожиданиях войны

Взятый отдельно дистресс в каждой личной жизни может принимать так много форм и требовать столь многих решений, что согласованные в национальном масштабе военные действия были бы невозможны. Но, в конце концов, члены группы объединены общими ценностями и чувствами. Они «знают» от своих предков, что против их группы много грешили, что границы их земель несправедливо узки. Они также «знают», что их группа лучше, и потому она заслуживает больше благ, чем другие.