Становление спецслужб советского государства. 1917–1941 гг.

— Я не снимаю с себя ответственности, что допустил притупление политической бдительности. Я не рассмотрел в Пассове затаившегося врага народа. Он хитрый, коварный и ловко маскировался, но это не оправдывает меня. Я готов понести за это заслуженное наказание. Клянусь, что докажу свою преданность партии и смою с себя позорное пятно.

— Время покажет, товарищ Благутин, — многозначительно заметил Леоненко и распорядился: — Можете занять свое место!

Собрание продолжилось. Вызывать к трибуне новых обличителей Леоненко не пришлось, к ней выстроилась очередь из желающих покаяться и обвинить во всех смертных грехах «врага народа Пассова». Те, кто еще вчера пели ему дифирамбы, сегодня не жалели худых слов, чтобы заклеймить его позором. Все происходящее казалось Павлу театром абсурда. С каждым новым выступлением звучали все более тяжкие обвинения в «сотрудничестве с иностранными разведками и участии в троцкистском заговоре в органах НКВД» не только в адрес Пассова, а и Шпигельглаза. Последнего 2 ноября отстранили от должности, с того дня он больше не появлялся на Лубянке и, по слухам, был арестован.

Павел со все возрастающим изумлением смотрел на своих, как ему казалось, соратников и не узнавал их. В его голове не укладывалось, как они, кто еще вчера ловил каждое слово Пассова и Шпигельглаза, обласканных самим наркомом и представленных к самым высоким наградам за операцию по ликвидации Коновальца, вдруг стали злейшими врагами советской власти. Власти, ради которой Пассов и Шпигельглаз не один раз рисковали собственными жизнями. С каждым новым выступлением рос список обвинений в их адрес, и в представлении Павла они становились все более абсурдными. В президиуме собрания даже не считали нужным вникать в их суть. Леоненко и Филатов своими репликами только распаляли выступающих. Атмосфера всеобщей ненависти к Пассову и Шпигельглазу, подобно ядовитому облаку, заполнила все свободное пространство актового зала. Павел был уже не в силах все это слушать и попытался замкнуться в себе. В какой-то момент сквозь звон тысяч невидимых молоточков, звучавший в ушах, ему показалось, что кто-то произнес его фамилию. Он встрепенулся, поднял голову и с недоумением посмотрел на очередного выступающего — Сенькина.

В недавнем прошлом партийный работник, присланный из ЦК ВКП(б) для «оздоровления рядов чекистов, засоренных троцкистскими элементами», он не стремился познать тонкости и сложности разведывательно-агентурной работы и рассматривал свое назначение как очередную ступеньку в карьере. Требования своего непосредственного начальника Судоплатова должным образом организовать оперативную работу Сенькин рассматривал как мелочные придирки.

Не выдержав удивленного взгляда Павла, он отвел глаза в сторону и, обращаясь к президиуму собрания, продолжил:

«…взаимоотношения Судоплатова с работниками отделения были ненормальные. Он явился в отделение не руководить, а командовать. Он не интересовался работой сотрудников отделения и использовал их не по прямому назначению. Судоплатова имел чрезвычайно большое высокомерие по отношению к людям, стоящим ниже его. Он не замечал их. Судоплатов поддерживал вражескую линию Пассова на удаление из отдела честных вновь присланных работников, и он сделал бы многое, если бы Пассова не убрали из отдела. У Судоплатова нет ничего партийного и ему не место в партии, ибо он ничем не оправдал звание члена партии…»

Еще более чудовищным по своему содержанию стало выступление Чернонебова. Он, покаявшись в притуплении политической бдительности, а именно в том, что просмотрел врагов в лице Пассова и Шпигельглаза, затем обрушился с нелепыми обвинениями на Павла: