Становление спецслужб советского государства. 1917–1941 гг.

Долго атаманить Коновальцу не пришлось. Советская власть всерьез и надолго укреплялась на территории бывшей Российской империи. Под натиском Красной армии к декабрю 1919 года практически вся Малороссия (Украина. — Примеч. авт.), за исключением ряда западных областей, была очищена от разношерстного националистического отребья во главе с новоиспеченными «момент-атаманами» и банальными грабителями. Спасая свои шкуры, Коновалец, Мельник, Лебедь и их ближайшее окружение вынуждены были искать спасения у не менее клятых, чем москали, ляхов. После отсидки в лагере для интернированных под Луцком польские власти начали использовать сечевиков по их прямому назначению, засылали вооруженные банды головорезов в приграничные области советской Украины. После их налетов от хуторов и небольших сел оставались пепелища и изуродованные трупы мирных граждан. В борьбе за якобы соборную и независимую Украину бандиты Коновальца, Тютюнника, прочих атаманов и «батек» с особой жестокостью расправлялись с представителями местных властей и сельскими активистами, их живыми прибивали к крыльям ветряных мельниц, вспарывали животы и набивали землей, нанизывали на столбы ограды. Так кроваво и безжалостно формировалась зловещая, античеловечная сущность будущей идеологии ОУН — УПА.

В 1920 году, во время очередной вылазки на Украину банда националистов под командованием Лебедя угодила в засаду органов госбезопасности. Оказавшись перед беспощадным выбором продолжать служить дьяволу на том свете либо на этом помогать чекистам бороться с ним, он выбрал чекистов. С течением времени Лебедь стал ценнейшим советским агентом в ОУН, через него чекисты Украины не только фактически полностью контролировали нелегальную сеть на ее территории, а существенно сдерживали бандитско-повстанческую деятельность.

Причину феномена перерождения Лебедя надо искать не в страхе перед смертью, а в его сознании, переформатированном чекистами, и в той новой жизни, что стремительно возрождалась на разоренной Первой мировой и Гражданской войнами земле Украины. Он был не слепой и не глухой, он видел, то, что делали большевики, находило поддержку в народе. Поэтому Лебедь не просто выполнял задания, он не за страх, а на совесть служил новой советской Украине. Подтверждением тому служило то, что каждый раз выезжая из СССР и встречаясь с Коновальцем, он возвращался обратно.

Все вместе взятое давало основания Слуцкому, Шпигельглазу и Горожанину полагать, что многоходовая оперативная комбинация с участием Лебедя по внедрению Судоплатова в ближайшее окружение главаря ОУН даст результат. Перед лицом Коновальца Павлу предстояло предстать в качестве «племянника» Лебедя под именем Павлуся.

В том, что протекция «старого друга», сидельца по лагерю военнопленных, на первом этапе сработает на Павла и сделает его выход на Коновальца относительно безопасным, а по времени коротким, у Шпигельглаза сомнений не возникало. В дальнейшем многое, если не все, зависело от самого разведчика, малейшая неточность в легенде прикрытия, фальшь в поведении и даже оговорка могли вызвать подозрение у таких матерых и искушенных в вопросах конспирации противников, как Коновалец и Мельник. Более того, Павлу предстояло вступить в поединок не только с ними, а и с асами разведки и контрразведки из абвера. Поэтому Шпигельглаз стремился передать ему все свои знания и опыт нелегальной работы, которые приобрел за многие годы. В классическом понимании его занятия с Судоплатовым мало походили на традиционные уроки, они скорее напоминали интеллектуальный поединок и затягивались на многие часы.

И на этот раз Шпигельглаз не изменил себе, допив чай, опустил чашку на стол, достал из ящика письменного стола три паспорта: английский, польский, литовский и спросил:

— С каким из них ты бы отправился в Европу?

— Конечно, с английским! — без тени сомнений заявил Павел.

— А почему?

— Потому что полиция бы меньше ко мне цеплялась. Англия — и этим все сказано!

— Логика в твоем выборе есть, — согласился Шпигельглаз и заметил: — Но при этом необходимо учитывать один важный нюанс.

— И какой? — уточнил Павел.

— Вот скажи мне, чем англичанин отличается от нас или литовцев?

— Ну… это. Да я их — англичан и в глаза не видел! Читал только про Шерлока Холмса у Артура Конан Дойла и про Айвенго у Вальтера Скотта.

Шпигельглаз улыбнулся и сказал:

— Ты бы еще вспомнил про короля Артура.

Павел насупился и буркнул:

— Книжки про буржуев не читаю.

— Не обижайся. А придется, чтобы петь одним голосом с ними. И еще запомни: груз знаний — это тот груз, который не давит.

— Извините, Сергей Михайлович.

— Да ладно, проехали. А нюанс заключается в следующем: у англичан на физиономии написано: мы — повелители мира. И еще они в отличие от нас не лезут обниматься и держат дистанцию. У них особенный юмор, порой такой тонкий, что и не заметишь. А это, сам понимаешь, за один день в себе не выработаешь.

— Тогда поляком или греком. У нас в Мелитополе их было полно. Я даже по-польски говорить умею.