Становление трейдера. Часть первая

«Одиозные граждане, – это наверное те, которые принимали активное участие в репрессиях против собственного народа, по наводки Сталина, в тридцатые года и благополучно почили, еще до разоблачения культа личности Сталина, Хрущевым», – соображал Владимир, быстро двигаясь среди занесенных могил. «Так, а кого я помню…, надо было сначала в библиотеку сходить, а потом ехать на кладбище. Ягода, Ежов, Берия – эти упыри, в таком порядке возглавляли аппарат внутренних дел в тридцатые годы при Сталине, но здесь их наверняка нет. Они были тоже репрессированы. А репрессированных на Новодевичьем кладбище не хранили. Их по-тихому расстреливали и тела сжигали в крематории и хранили в братской могиле, как на Донском кладбище, в захоронение номер один. А кто был Генеральный Прокурор в то время…, а вспомнил, Вышинский Андрей. Вот чью могилу нужно искать. Англичанам «понравиться» эта личность. И еще один был упырь… как его, тройки НКВдэ возглавлял, с его подачи был расстрелян Каменев и Зиновьев… Как же его…? А-а,Ульрих, точно вспомнил, Ульрих».

Владимир побежал в контору кладбища и там, у женщины, с приятным лицом спросил.

– Вы не скажите если среди захороненных такие фамилия как, Вышинский, Ульрих…?

Женщина внимательно посмотрела на Владимира.

–А Вы что их родственник…?

– Да нет, вот книгу собираюсь писать и хотел взглянуть на их могилы, если они здесь похоронены.

Женщина еще более подозрительно посмотрела на Владимира.

– Значит, книга будет, о Сталинских репрессиях, так…?

– Да нет, или да…, я еще не решил…, – смутился Владимир.

– Многие тут ходят, спрашивают такие могилы. Вышинский похоронен на Красной площади, у мавзолея. А Ульрих здесь.

И она объяснила Владимиру, как пройти к могиле. Через пять минут Владимир стоял около занесенной снегом могилы. На памятнике из черного мрамора было написано, что здесь лежит генерал – полковник Ульрих Василий Васильевич и годы жизни 1889-1951.

«Вот, теперь Борису можно доложить, что задание выполнено», -сам себя нахваливал Владимир быстро двигаясь около стены монастыря. Здесь его взгляд упал на большую мраморную плиту с именами погибших при катастрофе самолета «Максим Горький», в мае 1935 года, даже в такой снег и мороз, на мраморной плите, лежали красные гвоздики. И тут Владимир вспомнил, как давным-давно, он двенадцатилетний мальчик с отцом, тоже стояли здесь. И отец, указывая на памятник, тогда сказал, – «а вот видишь сынок в отдаление от памятника скромная урна с прахом летчика Блогина. Около нее никогда нет цветов…, а знаешь почему, потому что этот летчик угробил самолет «Максим Горький» и сам погиб. – А самолет был самый большой в мире, восемь моторов, вес пятьдесят тонн. Построен как агитационный самолет. Представляешь сынок, на нем были типографские станки, на которых печатали агитлистовки и эти листовки…, предполагалось сбрасывать над сельской местностью или над маленькими городам, но летчик Блогин, во время демонстрации этого самолета в Тушино, начал делать около самолета «Максим Горький» фигуры высшего пилотажа и врезался в «Максим… Ну, все и погибли».

Комок слез встал в горле у Владимира, ему безумно вдруг стало жалко погибших, но больнее ему стало еще от того, что рядом нет отца, который умер много лет назад. И что он уже не двенадцатилетний мальчик, а взрослый мужик и нет того беспечного детства. И что уже никогда нельзя будет вернуть и то времени, и отца… Никогда!

Вернувшись в офис, Владимир доложил Борису, о своей поездке, на Новодевичье кладбище.

– Хорошо, а теперь тебе нужно будет написать небольшую статью о этих упырях, чтобы, когда приедут Англичане ты им смог грамотно рассказать…, что этот Ульрих натворил.

– Даю тебе два дня, идешь в библиотеку и готовишь материал. Все давай действуй.

Владимир два следующих дня сидел в библиотеке и готовил материал, о Вышинском, об Ульрихе. Его поразило, что Ульрих, в политической тюрьме в Лефортово суд проводил над осужденными в течении двадцати минут, без привлечения защиты или вызова свидетелей. Он задавал обвиняемому несколько вопросов, а потом скрипучим голосом говорил, «виновен, расстрел». На журналиста Кольцова он потратил четырнадцать минут, на режиссера Мейерхольда пятнадцать, ну в точности, как во времена Французской буржуазной революции общественный обвинитель Революционного трибунала Фукье- Тенвиль оправлял очередную жертву на гильотину, со словами, «виновен, смерть». Владимиру в момент написания статьи показалась, что все злодеи в мире перерождаются. Иван Грозный в Сталина, Фукье- Тенвиль в Ульриха. Да, колесо истории вертится, все повторяется.

Через два дня, Владимир показывал написанный материал Борису Наумовичу. Тот небрежно пробежал глазами текс, исправил несколько грамматических ошибок, а потом сказал.

– Отдай текс Клименко, пусть подошьет его к выполненным работам…, что ты так смотришь на меня, твои англичане не приедут и с сегодняшнего дня ты опять поступаешь в распоряжение Главного бухгалтера.