Станция Араминта

Флорест снова углубился в книгу и, казалось, выкинул Глауена из своей головы. Глауен прошел в камеру и сел на стул напротив Флореста.

Прошло какое-то время. Флорест, нахмурившись, бросил взгляд на посетителя.

— Ты еще здесь?

— Я только что пришел.

— М этого слишком много. Как видишь, я занят книгой.

— Ты должен придти к какому-то определенному решению.

— Самое главное решение уже принято, — кисло усмехнулся он.

— А твой новый «Орфей»?

— Работу над ним будет продолжать Комитет Изящных искусств. Я знаю его председателя Леди Скеллейн Лаверти много лет, она давно уже загорелась этой идеей. Она принесла мне эту книжку, одну из моих самых любимых. Ты читал?

— Мне не видно заглавия.

— «Лирика безумного Наварта». Его песни остаются в голове навечно.

— Я читал кое-что из его песен.

— Хм! Удивительно! Ты кажешься… ну, тупым занудой тебе не назвать, но довольно скучным парнем.

— Я себя таким не считаю. На самом деле, я очень беспокоюсь за отца.

— Давай лучше поговорим о Наварте. Здесь есть великолепные отрывки. Моментальный проблеск, но когда ты начинаешь осматриваться, все уже прошло. Наварт мучился несколько дней, но наконец излил свое воображение в несколько замечательных четверостиший, буйных и пророческих, пронизанных ритмом, и каждое подчеркивается припевом:

Так одиноко она жила, так одиноко она умерла,

И так одиноко ветра мировые поют.

— Очень мило, — заметил Глауен, — Ты собираешься поговорить со мной только о поэзии?

Флорест высоко вскинул брови.

— Тебе досталась такая привилегия!

— Я хочу знать, что случилось с моим отцом. Похоже, ты знаешь. Не понимаю, почему ты не говоришь мне этого.

— И не пытайся понять меня, — заявил Флорест, — Я и сам никогда не делаю подобных попыток. У меня всегда такие разнообразные намерения.

— Скажи мне, по крайней мере, одно, ты знаешь, что с ним произошло или нет?

Флорест задумчиво потер подбородок.

— Знание — это очень сложное понятие, — наконец сказал он, — Его нельзя разбрасывать направо и налево, как крестьянин разбрасывает зерна. Знание — это сила! Этот афоризм стоит того, чтобы его запомнить.

— Ты так и не дал мне ответа. Ты собираешься мне хоть что-то сказать?

Флорест важно заговорил:

— Я тебе вот что скажу, а ты внимательно выслушай. Вполне очевидно, что наша вселенная очень тонкий можно даже сказать трепетный, механизм. Ни одно событие не происходит в ней не затронув что-то еще. Перемены это постоянное состояние космоса, даже Кадвол не может избежать изменений. Ах, прекрасный Кадвол с его чудесными землями и милыми поселениями! Луга купаются в солнечных лучах; они призывают наслаждаться всех обитателей этого мира. Животные могут пастись, птицы летать, а человек петь свои песни и плясать, и все это в мире и гармонии. Так и должно быть, каждый получает свою долю и каждый делает то, что считает необходимым. Таким видят жизнь многие народы и здесь и где-то в других далеких мирах.

— Возможно, все это и так, но как насчет моего отца?

Флорест нахмурился и сделал нетерпеливый жест.

— Ты что, действительно такой тупой? Тебе надо обязательно кричать в самое ухо? Ты подпишешься под тем идеалом, который я нарисовал?

— Нет.

— А Бодвин Вук?

— И Бодвин Вук тоже не подпишется.

— А твой отец?

— И мой отец не подпишется. На самом деле, почти никто на станции Араминта под этим не подпишется.

— У других людей в других местах встречаются более прогрессивные взгляды. Я сказал тебе достаточно, теперь ты должен уйти.

— Конечно, — согласился Глауен, — как вам угодно.

Глауен вышел из тюрьмы и пошел заниматься своими делами, это заняло у него весь оставшийся день и все следующее утро. В полдень Бодвин Вук обнаружил его завтракающим в «Старом дереве».

— Где ты прячешься? — спросил его Бодвин Вук, — Мы везде тебя обыскались.

— Вы даже не пытались посмотреть в Архивах, где сразу бы меня и нашли. А что такое срочное случилось?

— Флорест прямо из себя выходит. Он хочет посовещаться с тобой как можно быстрее.

— Ну что ж, пойду взгляну на него, — поднялся Глауен.

Глауен пересек реку и направился к тюрьме.

— Ну наконец-то, — обрадовался, увидев его, Маркус Диффин.

— Меня очень удивляет моя внезапная популярность. Последний раз, когда я был у него, он не знал, как от меня побыстрее отделаться.

— Предупреждаю: у него был сегодня очень неудачный день он не в духе.

— А что случилось?

— Для начало они разругались с Намуром. Я уже хотел вмешаться, когда Намур выскочил из камеры мрачнее тучи. Следующей была леди Скеллейн, которая еще больше расстроила его и он начал срочно требовать тебя.

— Думаю, я знаю, что его так расстроило, — сказал Глауен, — Возможно, я и сумею его немного успокоить.

Маркус Диффин открыл дверь и крикнул в камеру:

— Пришел Глауен Клаттук.

— Наконец-то! Приведите его!

Глауен обнаружил Флореста стоящим у стола и кипящим от негодования.

— Твое поведение до невероятности бесстыдно! Как ты смеешь вмешиваться в мое завещание?

— Ты имеешь в виду мой разговор с леди Скеллейн Лаверти?

— Именно! Мой счет арестован, а ты делаешь абсолютно невероятные заявления! Ты разрушаешь все наши планы!

— Я пытался объяснить это тебе раньше, но ты не захотел слушать.