Станция Бахмач

Исроэл-Иешуа Зингер Станция Бахмач

Доля

1

В чем, в чем, а в евреях с русыми или рыжими бородами в Долинце на Висле недостатка не было. Даже обыватели с темными пейсами зачастую обладали светлыми бородами: рыжими, русыми или на худой конец темно-русыми. Борода Фишла Майданикера была самой рыжей из всех рыжих бород. Она буквально полыхала, эта борода, слепила глаза своей огненной рыжиной, особенно когда в ней играло солнце. И казалось, будто долинецкое солнце вечно хочет шалить с этой рыжей, густой, четырехугольной и степенной бородой.

Насколько щедро этот еврей был наделен бородой, настолько же щедро он был наделен плотью, причем не столько в вышину, сколько в ширину. Это был человек приземистый, но коренастый, солидный, похожий на плотно упакованный, набитый с немалыми усилиями мешок. Его усыпанные веснушками руки, щеки и шея были налиты кровью, будто он только что вышел из парной. Лоб у Фишла Майданикера тоже вроде бы был, явно должен был быть, потому что каждое воскресенье поутру, когда он не ходил по деревням, а отправлялся молиться в бесмедреш, он накладывал тфилн не надо лбом, а на лоб, но лба его никто не видел. Лоб был слишком низкий. Кроме того, он был закрыт парой косматых, точно густые усы, огненно-рыжих бровей. Но из-под этих устрашающих бровей выглядывали кроткие, беспомощные глаза, по-овечьи мягкие, исполненные наивности и безграничной доброты.

С такой знатной бородой, с таким крепким телосложением этому еврею пристало бы быть местечковым богатеем, главой общины или хотя бы хозяином каменного дома на рыночной площади. С первого взгляда тот, кто был с ним незнаком, непременно принял бы его за кого-нибудь в этом роде, если бы не одежда, которая немедленно выдавала Фишла. И зимой и летом, и в будни и в праздники Фишл Майданикер носил одну и ту же капоту из грубой ткани, которая, наверное, когда-то была как-то выкрашена, но годы, солнце, дожди и пыль лишили ее всякого вида и определенного цвета. Эта грубая капота застегивалась на пуговицы всевозможных размеров и цветов и была всегда перехвачена по бедрам узким растрескавшимся ремнем. Рукава, которые от тесноты расползались в проймах, были закреплены суровыми нитками, кривыми стежками, сделанными неумелой мужской рукой. Таким же линялым и старым был его картуз, маленький суконный картуз, окруженный кипенью огненно-рыжих давно не стриженных кудрей. Сапоги — вот единственное, что отличало летом его субботнюю одежду от будничной. В будни он расхаживал босиком и надевал залатанные сапоги с короткими голенищами только на молитву, а в субботу носил их, не снимая.

Насколько неизменной была одежда Фишла Майданикера, настолько же неизменным был и запах, исходивший от нее, тяжелый запах, который был особенно отвратителен для еврейских носов, потому что пахло от нее свиньями. Фишл не ел, не дай Бог, свинину и даже не торговал трефным мясом. Он всего-навсего скупал в деревнях у крестьян свиную щетину и продавал ту, что помягче, щеточникам, а ту, что пожестче, — сапожникам, которые делали из нее иглы для дратвы. Деревенские пастухи рассказывали в местечке, что Фишл не всегда покупает свой товар у крестьян, а иногда, напав в каком-нибудь закутке на свинью, дерет с живой особенно ценную щетину, которая растет на спине. За это, добавляли они, им не единожды приходилось таскать его за рыжую бороду. Но Фишл отрицал эти наветы. Если они его и били, эти мужики, утверждал он, то случалось это из-за того, что он не хотел прикасаться к свиному салу, которым они пытались осквернить его губы. Как бы там ни было, он имел дело со свиньями и всегда таскал за спиной мешок с щетиной, тяжелый залатанный мешок, который гнул даже его крепкие, широкие плечи. Щетинки покрывали самого Фишла с головы до пят: они лежали на его рыжей бороде, на бровях, в завитушках волос на загривке, в ушах, в каждой складке его грубой капоты, даже на талесе и тфилн, которые он носил в том же мешке. Почтенные обыватели Долинца постоянно жаловались, что в бесмедреше им закладывает нос от трефного запаха, который этот побродяга приносит в святое место. Женщины не пускали его на порог, особенно беременные молодухи, из тех, что легко падают в обморок. Каждую субботу этот рыжебородый здоровяк омрачал своим присутствием одну из праздничных трапез в Долинце.