Читаем Станция Бахмач полностью

В первый же день холамоед[45] Пейсах раввин вызвал Копла-шамеса к себе в раввинский суд[46] и, уставясь своими близорукими глазами, будто видел Копла впервые в жизни, велел перечислить всех вдов и старых дев из простых, чтобы выбрать среди них жену для побродяги Майданикера. Посасывая свой неизменный, изрядно изгрызенный мундштук и наполняя раввинский суд будничным дымом дешевого табака, Копл-шамес снова и снова перечислял по пальцам левой руки нескольких незамужних долинецких женщин из числа самых бедных, таких, которые были способны выйти замуж за нищего Майданикера. Изрядно подымив и изгрызши мундштук, Копл-шамес пришел к выводу, что для простака Майданикера лучшей партии, чем Йохвед, засидевшейся в девках дочери Бейле-окунальщицы[47], не сыскать.

— Ребе, они суждены друг другу с сотворения мира, — заявил он. — Мы убьем двух зайцев сразу.

— Совершенно не понимаю, почему я раньше до этого не додумался, — отвечал раввин, сам себе удивляясь.

Не теряя ни минуты, Копл-шамес отправился к Бейле-окунальщице поговорить о деле. Проходя по рыночной площади, он останавливался у каждой богатой лавки и рассказывал о своем благом поручении. Благочестивые евреи, а еще больше — их супруги, настоящие «доблестные жены»[48], желали ему светлого рая за это доброе дело.

Помимо того что долинецкие обыватели устали принимать по субботам и праздникам вечного ойреха Майданикера, они были не вполне спокойны, видя неженатого, но полного богатырских сил человека. Обыватели не столько боялись того, что Фишл случайно согрешит в деревне с какой-нибудь мужичкой, сколько того, что иноверцы в конце концов отобьют его, уговорят, не дай Бог, выкреститься, что им уже не раз удавалось проделать с невежественными бедняками, из тех, что постоянно отираются среди необрезанных.

Также люди были не вполне спокойны насчет засидевшейся в девках Йохвед, дочери Бейле-окуналыцицы.

Боязни, что она согрешит, по правде говоря, не было, потому что эта Йохвед не только не отличалась молодостью и чрезмерной красотой, но, ко всем прочим «достоинствам», хромала, сильно хромала, так, что при каждом шаге одно из ее худых бедер остро выпирало сбоку живым укором миру и людям. Никто даже не подозревал эту девицу в том, что она может сбить кого-нибудь с пути истинного. Беспокоило то, что она, в ее положении, засиделась в девках. Дело в том, что Йохвед, хоть и была девушкой, помогала своей матери в ее банной работе, прислуживала молодухам и невестам[49] в микве. Женщины чувствовали себя неловко рядом с девушкой, которая все время прислуживает другим, а сама замуж не выходит. Побаивались сглаза, тихого проклятия ожесточившейся старой девы.

— Реб Копл, сам Бог вас надоумил, — хвалили шамеса женщины на рынке, — ступайте прямиком к Бейле, в добрый час.

С наибольшим пониманием выслушала шамеса сама Бейле-окунальщица. Высокая, иссохшая вдова, суровая, как мужчина, измученная тяжким трудом, закаленная заботами о куске хлеба и тяготами воспитания детей, Бейле мигом ухватила суть дела и не позволила шамесу напрасно тратить время на сватовство и уговоры.

— К чему лишние слова, реб Копл? — сухо сказала она, прервав шамеса взмахом своей жилистой, по-мужски натруженной руки. — Я про свою Йохвед все сама знаю. Приводите его. По мне, так я бы разбила тарелку еще до конца Пейсаха.

Не успела Бейле посыпать пол желтым песком и расправить скатерть поверх нескольких досок хромого пасхального стола, как Копл-шамес явился с рыжебородым женихом, который уже снял с себя раввинский кафтан и снова облачился в свою вечную капоту, пропахшую свиной щетиной.

— Скажи «с праздником», — учил жениха Копл-шамес.

Фишл пробормотал «с праздником» и грузно уселся на выскобленную лавку, которая заскрипела под его тяжестью. Его овечьи глаза, доверчивые и безгранично добрые, безучастно смотрели прямо перед собой. Совсем по-другому обстояло дело с широкими ноздрями короткого мясистого носа, которые были полны движения и жадно, с вожделением вдыхали запахи съестного. Эти подвижные ноздри сразу же разнюхали, что в черных чугунках на обмазанной глиной плите готовится что-то пасхальное и вкусное. Вскоре они отчетливо различили аромат картофеля, жаренного на масле и луке, и кисло-сладкий аромат борща. Рот Фишла тут же наполнился слюной от этих дразнящих запахов. Сквозь шевеление бороды и усов можно было различить, как он уже точит зубы на еду, подобно тому как птица острит клюв при виде зерен. Каждый раз, когда вдова переставляла чугунки на плите, вырывающиеся языки огня весело мерцали в рыжей бороде Фишла, превращая ее в червонное золото.

Вдова смотрела на Фишла так, как разумный человек смотрит на глуповатого, то есть свысока, но не без жалости.

— Ну что, реб Фишл, согласны вы на то, что предложил реб Копл? — спросила она мужским голосом, помешивая при этом деревянной поварешкой в чугунке.

Фишл еще глубже вдохнул запах жареного лука, который дал сок при помешивании, и на слова вдовы ответил спокойно и односложно.

— Ну да… — пробубнил он сквозь густую волосню.

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза еврейской жизни

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века