Станция Бахмач

Пелте не отвечал ни слова и увивался вокруг Шимена и Лейви, как шамес вокруг раввина. Он из благодарности за то, что братья принимают его (не ровню ни по возрасту, ни по положению) в свою компанию, старался им всячески услужить: бегал в трактир за пивом, подавал на стол, носил любовные записочки тем девушкам, которых эти парни любили, и мелом писал стыдные слова на дверях и ставнях тех девушек, на которых у парней был зуб. Шимен и Лейви были с Пелте не разлей вода, поверяли ему все свои тайны. Потому-то они и поручили Пелте оженить скупщика щетины Фишла Майданикера.

Назавтра Пелте даже не подошел к швейной машинке, хотя ему нужно было закончить заказ, и чуть свет направился в пекарню Йойносона, где побродяга Фишл обычно ночевал в углу на мешках. Усевшись рядом с ним на набитом щетиной мешке, Пелте принялся с жаром рассказывать ему о счастливой партии, которая у него есть для Фишла.

Фишл Майданикер, выслушав Пелте, не поверил своим большим красным ушам. Пелте, не давая перебить себя, гладко, складно и благочестиво перечислил все достоинства невесты, о которой шла речь. Она, эта девушка, — сирота, круглая сирота без отца-матери и его, Пелте, ближайшая родственница. К тому же она из деревни, чистая и набожная душа, не то что городские девицы, гордячки и зазнайки; эта будет ему, Фишлу, предана, верна, будет почитать его, как царя. Фишл снова не поверил своим ушам и хотел было возразить: дескать, такая девушка наверняка даже не захочет, как и другие, смотреть на него. Но Пелте снова не дал ему слова вставить и успокоил тем, что он уже все-все рассказал ей, той девице то есть, о Фишле, о его щетинной торговле, о его возрасте, но она, эта его родственница, согласна, и она сделает все, что он, Пелте, ее родственник и заступник, ей велит. Впрочем, он, Фишл, не обязан верить ему на слово, а может увидеть ее, эту девицу, собственными глазами, а не покупать кота в мешке. Он, Пелте, заглянет к ней в деревню, в Ярлицы, где она в прислугах у тамошнего арендатора, привезет ее на субботу в Долинец, а субботним вечером, после гавдолы, он сведет ее с ним, с Фишлом, и устроит смотрины. Если они понравятся друг другу, то и говорить больше не о чем, мигом соберется миньян, портные с его, Пелте, стороны, и останется только разбить тарелку. Ну а если она, невеста то есть, ему, Фишлу, не приглянется, он, Пелте, не будет ни на чем настаивать, и делу конец. Он, Фишл, останется при своем, а она, круглая сирота то есть, вернется в Ярлицы к арендатору, у которого она в услужении.

Как ни косноязычен был Фишл Майданикер, он больше не мог сдерживаться и разразился диким смехом сквозь свое волосяное забрало. Мысль о том, что он, Фишл, скупщик щетины, не захочет девушку, которая хочет его, была чересчур смешной, чтобы не рассмеяться.

— Хи, хи, хи, Пелте, ты смеешься надо мной? — еле выговорил он.

Пелте положил руку на сердце и поклялся здоровьем Зелды, своей жены, в том, что и не думал смеяться. Пусть его Зелда года не проживет, пусть она свернет себе шею, пусть у нее язык отсохнет, если он не говорит чистейшую правду. Главное, чтобы он, Фишл, никому ни слова не сказал об этом его, Пелте, сватовстве, даже не пикнул, потому как Долинец — город дурных людей, завистников, которые, конечно, наговорят о нем, Фишле, всякой всячины сироте, посмеются над ним, так что девушка еще пожалеет о своем решении. Фишл стер с руки щетину, чтобы очистить ее от всего трефного, и подал ее Пелте в знак того, что будет держать язык за зубами. Пелте похлопал его по плечу.

— Положись на меня, брат Фишл, — произнес он по-родственному. — Ты простой человек и должен держаться нас, портных. А если будешь полагаться на книжных червей, до седой бороды холостяком останешься. Ну, в добрый час…