Станция «Гермес»

      Своей собственной жене, теперь уже бывшей, Антон готов был простить и характер, который был непрост, и скудный интеллект, и внезапно открывшуюся мелочность заодно со склочностью, и даже тестя — военного пенсионера, одержимого идеей массовых расстрелов. Но в последний год ситуация обострилась из-за тещиных принципов. Теща считала, что муж ее дочери обязан иметь настоящую работу, желательно в банке или консорциуме с участием крупного капитала. Чем крупнее капитал, тем лучше. Антон же ненавидел всякую работу, где нужно здороваться с коллегами по утрам, поэтому последние годы работал в домашнем режиме, принимая заказы от удаленных клиентов. Это приносило хороший доход и сохраняло душевное спокойствие.

      К сожалению, теща принципиально не верила в то, что можно зарабатывать дистанционно, а заодно считала всю компьютерную науку каким-то фокусом вроде телекинеза и путала программистов с экстрасенсами. Ради достойной цели, которая, как известно, оправдывает средства, Антон готов был работать хоть грузовым ослом на урановой шахте. Но жена с тещей, даже вместе взятые, на такую цель не тянули.

      Когда брачный сезон подошел к концу и зазвучали казенные фразы «раздел имущества» и «заявление истицы приобщить к делу», на семейном собрании было решено, что нажитая совместно квартира отойдет к жене, как представителю слабого пола, а Антон, как представитель пола сильнейшего, удовлетворится «девяткой» с убитой подвеской и прогоревшим глушителем.

      В тот день, когда нанятый тещей слесарь с профессиональной молчаливостью менял замки к дверям в квартиру, в которую Антону уже никогда не войти без судебного ордера, сам Антон сидел в водительском кресле — единственном предмете мебели, который ему достался после раздела имущества, штудируя рубрику «Недвижимость» в свежих газетах.

      Стоимость аренды квартир в большом городе оказалась пугающей, но по мере удаления от центра цены успокаивались и приобретали осмысленность. В целях экономии Антон мог даже мигрировать на свою малую родину, в провинциальный город, где прошло его детство, а городская вселенная вращалась вокруг гудящего химзавода, окутанного плотным серым туманом. Возвращаться в туман не хотелось.

      Выбор объявлений казался неисчерпаемым, но одно заставило его вздрогнуть. Выделенные черной траурной рамкой, слова были составлены искусным образом, чтобы удар пришелся прямо в сердце, минуя цепочку логических рассуждений. Для этой цели изо всех знаков препинания был выбран один только жизнерадостный восклицательный знак, зато применять его разрешалось сколько душе угодно.

      «Срочно продается!!

 

 

      Участок в заповедной экологической зоне!!

 

 

      Сорок соток земли!! Дом на берегу реки!

 

 

      Фруктовый сад! Лес! Грибы! Деревня Велесово!

 

 

      Всего за десять тысяч у.е!»

 

 

      Дальше был адрес и телефон. Антон отложил газету и задумался. Восклицательные знаки сделали свое дело, и в сердце кольнуло. Он еще раз внимательно перечитал объявление. Деревню он помнил обрывками, лишь по редким наездам к родственникам в самом раннем детстве. В память врезалось изумление от перемены картинки, когда скудная на краски запыленная городская серость чудом менялась на блестящую влажную зелень, красноту спелых яблок и пугающую черноту омута, в прохладе которого так восхитительно барахтаться, оглашая реку воплями.

      Сорок соток земли — это сколько будет, почти пол-гектара? Просыпаться утром от пения птиц, выйти во двор, умыться колодезной водой, а то сбегать на речку, нырнуть с размаху в зеленую текучую гладь? Напоенный травами свежий деревенский воздух, парное молоко, грибы, рыбалка, свой собственный сад! И все это — всего за десять тысяч долларов?

      Дело в том, что эти деньги у Антона были. В его личном автомобиле, в глубине перчаточного ящика, который несознательные водители называют бардачком, среди запасных предохранителей и квитанций за техосмотр валялся желтый треснувший футляр от старых тещиных очков. Вещь, на первый взгляд, бесполезная, но сама теща дала бы ошпарить себя кипятком, чтобы в него заглянуть. Во времена брачной жизни Антон откладывал туда понемногу от каждого заказа — по двести-триста долларов, иногда по пятьсот, в зависимости от настроения. Постепенно футляр распух и перестал закрываться, но зато там скопилось тысяч десять с небольшим. Этого как раз должно хватить на дом и еще останется на обзаведение хозяйством.

      Это казалось чистым безумием. Конечно, в городе свои прелести и удобства. Но, с другой стороны, разве он не заслужил небольшой отпуск, так сказать, оздоровительный период, после пятилетней каторги? Купить дом, пожить год-другой в покое, умиротворении, в деревенской тиши, подумать о жизни. Тем более что работе это в принципе мешать не должно, а даже и наоборот.