Она ступает на асфальт, закрывает машину. Пахнет чипсами и бензином. Прохладный летний вечер, дождь собирается. Людей на стоянке мало: под фонарем – водитель с газетой, возле крытой галереи – подростки, курят. Открывается дверь-вертушка. В туалете жужжат сушилки для рук. Еще несколько часов маяться в этом гиблом месте. Она идет купить чаю с лимоном, но с лимоном у них нет, только обычный, в одноразовых стаканчиках. Она устраивается с чаем в самом светлом углу зала, откуда удобно наблюдать за стоянкой. Кладет на столик отцовский мобильник, достает из сумочки книгу – “Снег на кедрах”. Сушилки гудят, не дают сосредоточиться. Тяжело собраться с мыслями. Она садится поудобнее.
Прочитав пять глав, она ни слова не помнит. Чтобы успокоить нервы, выпивает три стакана невкусного чая. Идет в дамскую комнату раз, другой, разглядывает журналы в киоске. Без десяти девять, она в галерее, следит за стоянкой. В четверть десятого она уже на улице, под хлещущим дождем, ходит взад-вперед вдоль бордюра, руки скрещены на груди, обводит взглядом ряды машин: вдруг прозевала его? Двадцать минут десятого; она радуется, заметив синий “вольво”. Да только номер не тот. За рулем седая женщина, сзади собачки в переноске. Половина десятого, а его все нет. Должно быть, ошиблась стороной. Она смотрит на крытый пешеходный мост с рядом унылых окошек. Делать нечего, надо переходить.
Металлические ступени усыпаны окурками. Непонятная вонь – пот? лисья моча? что-то другое? Не разберешь. В длинном желобе моста пусто. Внизу пролетают машины. Их шум как шум прибоя. Она ступает неслышно.
Выходит с южной стороны. Здание здесь точно такое же – галерея из дымчатого стекла. Такая же вывеска “Закусочная”. Над крышей – щит “Эссо”. Но не слышно гула сушилок. Тишина. Даже дождь и тот перестал. И при взгляде на стоянку у нее подгибаются ноги. Еще чуть-чуть – и упала бы.
Все места на парковке пусты, кроме одного. По краю площадки светят фонари.
Старый синий “вольво”.
Один на площадке.
Номер она помнит наизусть.
На этой стороне все закрыто. Двери-вертушки неподвижны. Ни души кругом.
Она спешит к машине, высматривает их сквозь ветровое стекло. Не засада ли? Что-то не то с машиной – помыли? Сияет как новенькая, бамперы отполированы до блеска, ни следа ржавчины. А багажник на крыше – неужто новый? С каждым шагом подозрения крепнут. Машина пуста. Она заглядывает в правое окно. Никого.
На серой обивке ни пятнышка. На пассажирском сиденье атлас автомобильных дорог Великобритании. Что-то не так. Машина чище, чем в день покупки. Она дергает за ручку, без всякой надежды, но дверь, щелкнув, открывается. Она садится в машину. Та пахнет как модель с выставки. Пробег обнулен. Ключ торчит в зажигании, на нем болтается брелок с эмблемой автосалона. Что происходит? Где они? Она сидит в машине, задумалась. Поглядывает в окно на пешеходный мост. Вслушивается в шум машин, похожий на шум прибоя.
От запаха новой машины слезятся глаза – у нее аллергия на химикаты. Щиплет веки, тушь течет. Она поворачивает солнцезащитный козырек, но зеркальца с внутренней стороны нет, однако на бежевой обивке что-то нацарапано шариковой ручкой. Зеленые чернила, прямой почерк. “Дорогая Кэт, – читает она, – планы поменялись. Поезжай по карте на Викаридж-лейн. Ждем тебя”. И подпись: Фрэнсис, и три поцелуя.
Атлас открывается в нужном месте – уголок страницы загнут. Маршрут намечен желтым: надо свернуть с шоссе и ехать в какой-то Одлем. Чешир. Что за ерунду он придумал?
Оставив на северной стороне свою машину, она садится в “вольво” и мчит на юг по маршруту, который он ей начертил. На А500. На запад. Мимо Бартомли, мимо Чорлтона. Названия на карте диковинные, незнакомые: Хоу, Уолгертон, Хэнклоу. На счетчике пробега восемнадцать миль. Осталось еще пять-десять, она почти на месте. На перекрестке надо свернуть. Там они и ждут, в конце длинного проселка.
Впереди три тропинки. На обочине – чугунный фонарь, лучится мягким теплым светом. На холме средневековая церковь Святого Иакова Старшего. Во дворе, в тени, англиканский крест. Слева и справа домики, магазины. Справа паб – не там ли? Слева, под окном, табличка с названием улицы: Викаридж-лейн. Она сворачивает туда.
Мелькают дворики, заколоченные дома, увитые плющом заборы, сады. И – вот он, в свете фар. Фрэн Хардести. Верхом на дощатом заборе, в синей спецовке, курит. За его спиной на выгоне раскинут свадебный шатер – грязно-белый парусиновый купол, растяжек не видно. Отшвырнув сигару, он спрыгивает на землю, небрежно машет, жестом показывает: опусти стекло, Кэт. Затормозив с ним рядом, она открывает окно. И, не дав ему заглянуть в салон и сказать хоть слово, требует объяснений:
– Ради чего я сюда ехала, Фрэнсис? Где он?
Опершись обеими руками о крышу, он с улыбкой заглядывает внутрь машины. Волосы почти до самых плеч, перехвачены резинкой. Лицо его – словно загадка, ребус, но в темноте кажется моложе. Он больше похож на себя прежнего, в пору их знакомства.