Станция на пути туда, где лучше

Польза от моего внимания к деталям была лишь в одном: я осознал, сколько в жизни необратимого. Одно время, в отрочестве, я был прямо-таки одержим расследованием, изучал стенограмму заседания суда, пытаясь найти в этом успокоение. Я затаил обиду на бабушку с дедом за то, что не пустили меня на суд, – меня будто обокрали, но чего именно меня лишили, я до конца не понимал. Пожалуй, определенности. Возможности услышать, как обличают отца – безжалостного негодяя. И я потребовал все доступные документы. Изучил материалы, собранные полицией (дело находилось в юрисдикции двух графств, но следствие велось в Камбрии, где нашли больше трупов). Проштудировал все показания, письменные и устные, в том числе мои собственные. Казалось, это не мои слова – изложенные официальным языком, они стали чужими, звучали по-взрослому; читать показания других свидетелей было ничуть не легче. У Деклана Палмера нашлось что сказать о “неофициальной” работе отца на съемках “Кудесницы” и о причинах увольнения, и многое из того, что он говорил, лишь запутало дело; Келли, официантка из “Поваренка”, подтвердила, что пепельницу мой отец украл у них; два охранника с Йоркширской телестудии объяснили странное поведение отца и почему был аннулирован его пропуск; подруга Хлои рассказала о “романе” Хлои с отцом; уборщик из дома престарелых – о выстрелах и криках, о странной машине, брошенной на Викаридж-лейн. Были и другие свидетели. Я думал, если разобраться, где, когда и как, то можно хотя бы отчасти понять почему. Но чем больше читал, тем больше убеждался: поступки человека не исчерпываются фактами.

Скажем, тело моей матери обнаружили в 3,7 метра от тела отца. Угрожая ружьем, он вывел ее на середину поля, велел опуститься на колени и выстрелил ей в лоб (почему?). Затем отступил на несколько шагов (почему?), сам встал на колени и пустил себе пулю под подбородок. Расстояние достаточно близкое: судмедэксперты обнаружили осколки его скуловой кости в тканях ее лица. Опознали обоих не по фото, как происходит обычно. Маму опознали по зубам, отца – по отпечаткам пальцев. Полиция Западного Мидленда сличила их с отпечатками, взятыми у него в двадцать лет, когда его задержали за драку (почему?) в центре Ковентри в ноябре 1979-го, – единственный в его жизни арест. Такие подробности узнаешь во время расследования. И они не дают никакого утешения.

⇒

Эти кадры с камеры наблюдения мне не забыть никогда. Мне их показали на четвертый день следствия. Ради этого инспектор Барбер четыре часа ехал в Браденхем, к моим бабушке с дедушкой. С собой он взял констебля Миллен, зная – даже рассчитывая, – что та меня успокоит, разговорит. В те дни я был так подавлен, что ни с кем не разговаривал, но особенной неприязнью проникся к координатору, прикрепленному к нашей семье, тихоне по фамилии Даджен, – за то, что одевался он небрежно, точь-в-точь как отец: вечные вельветовые джинсы, рубашка, свитер. Он дни напролет маячил в доме и не давал мне забыть.

Бабушка проводила инспектора и констебля в гостиную, подала чай. После дежурных фраз о дедушкином здоровье все прихлебывали чай с бергамотом из чашек тонкого фарфора, закусывали печеньем, поданным в жестяной коробочке. Бабушка обмолвилась, что я не сказал и двух слов, с тех пор как приехал домой (со словом “дом” она обращалась как с ярлычком – куда захочешь, туда и переклеишь). Она уверяла, что ради меня старается не раскисать, но я уловил, как дрогнул ее голос.

Вскоре инспектор встал и спросил, где телевизор и видеомагнитофон. Стоя возле комода, он объяснил, что мы увидим сейчас – кадры с камер видеонаблюдения на заправке в Сэндбеке, черно-белые, без звука.

– Зрелище очень тяжелое. Простите меня. Но без этого не обойтись. – Он принялся настраивать аппаратуру. – Больше ничего говорить не стану, – добавил он, и за его спиной на экране задрожали первые кадры, – просто скажите, если вдруг я что-то упустил.

– Если не выдержишь, Дэн, говори сразу, остановим, – пообещала констебль Миллен.

Я кивнул.

Началось видео. Серая полоса поперек экрана. Вначале я увидел лишь два ряда парковочных мест. Потом ближе к правому краю заметил “вольво” с багажником на крыше, задом к камере. В первые секунды – невыносимая тишина. Я смотрел, и сердце разрывалось от беспомощности.

Еще несколько секунд.

Царапина посреди экрана.

И вот он.