Станция Переделкино: поверх заборов

Тогда Кучаев находился в шестом браке, на момент утраты подотчетных сумм еще не зарегистрированном.

Поэтому читателю любопытно будет услышать, что в первом и во втором браках Андрей от алкоголя удерживался. Правда, оба эти брака (замечу, что и первый и второй брак для друзей-приятелей были неожиданными) несколько лет все же разделяли — и упущенное за срок, проведенный в первом браке, Кучаев наверстать успел.

Какое отношение имел Миша Ардов ко второй Ирине — первой жене Андрея?

Ирина, ставшая первой женой Андрея, была первой женой и для старшего, единоутробного брата Миши и Бори — Алеши, всей стране известного как киноартист Алексей Баталов.

От Алексея Баталова Ирина (фамилия Ирины — Ротова, она была дочерью знаменитого карикатуриста Константина Ротова) ушла к сыну знаменитого графика, но прожила с ним совсем недолго, осталась одна (точнее, с дочерью, мамой и отчимом — мама Ирины, пока репрессированный Ротов отсутствовал, вышла замуж за киноведа Коварского).

Баталов женился на красавице из цирка, наезднице Гитане Леонтенко.

Получается, что Ирине Ротовой Миша Ардов приходился всего-навсего младшим братом бывшего мужа.

Но Ардовы любили внучку Надю (дочь Иры и Алеши) и к самой Ире привыкли — она и с появлением Гитаны оставалась для них в ранге невестки. Для Ардовых родственники не могли быть бывшими.

Ирина бывала на Ордынке достаточно часто, с Кучаевым там и познакомилась, как с другом Миши.

Началось с того, что в Андрея влюбилась Надя Баталова — ей было лет шесть. А затем уж и ее мама.

Андрей был, по моим подсчетам, младше первой своей жены на десять лет. И можно предположить, что в чувстве к нему Ирины проступало и нечто материнское.

Андрей органично вошел в свою новую семью. Пить бросил. На службу — он поступил в Аэропроект — ходить было через дорогу (Ленинградское шоссе). Ирина приветствовала его занятия литературой — восхищалась первыми его работами, предназначенными для печати. Для себя Андрей сочинял давно, но теперь стал примеряться к публикации — существенный момент в жизни пишущего.

В журнальном интервью, взятом по случаю восьмидесятипятилетия до сих пор всеми любимого артиста, Алексей Баталов противопоставляет свою вторую тещу — тоже Гитану и тоже цирковую артистку (я знаком был с этой замечательной женщиной) — первой, утверждая, что с Ириной он разошелся исключительно из-за плохого отношения к себе тещи.

Ирина мама, Катерина Борисовна, не любила и второго своего зятя, сына графика. Полюбила она третьего — Андрея — и очень старалась устроить его судьбу. Катерина Борисовна сама сочиняла пьесы (и некоторые из пьес шли на сцене), и в писательском мире у нее были связи.

Ей удалось устроить Кучаева на семинар молодых сочинителей, куда приглашались только члены писательского союза, но для нашего друга сделали исключение.

Перед отъездом Андрея под Москву на семинар их семье с помощью все той же Катерины Борисовны удалось из однокомнатной квартиры переехать в двухкомнатную.

Кучаеву купили письменный стол. Но поработать за этим столом молодому писателю не пришлось.

На семинаре он познакомился с драматургами-соавторами Мишариным и Вейцлером. Мишарин сразу прикипел к Андрею.

Андрей Вейцлер относился к Андрею Кучаеву куда сдержаннее. Но Мишарин плюнул на мнение соавтора и вел себя с Кучаевым как обольститель. И Мишарин, и Вейцлер сильно выпивали — и было на что. Они еще студентами сочинили пьесу для Малого театра, “Песня о ветре”, — а когда на какое-то время дела с театрами не заладились, поступили работать на радио.

Не знаю, сдружился бы с ними Андрей, будь эти ребята трезвенниками. Но трезвенниками они не были — и проснулся в нем прежний Кучаев.

По возвращении семинариста домой Ирина сразу поняла, что с джинном, выпущенным из водочной бутылки, ей не совладать, — и друга драматургов выдворили (кажется, вместе с новым письменным столом).

Второй брак Кучаева был еще неожиданнее первого.

Андрей женился на моей однокурснице — актрисе театра “Современник”.

Первая жена (сначала Баталова, а потом Андрея) наверняка понравилась бы руководителю театра “Современник” Олегу Ефремову. Для него высшей похвалой девушке было “смешная”. Конечно, он понимал под этим не чистый комизм, а скорее то, что называют пикантностью или изюминкой, но ему была ближе односложность оценки: смешная — значит такая, с которой никогда не соскучишься, как иногда бывает с женщиной красивой, но невыразительной.

В Ирине была живость, мешавшая принимать во внимание, что муж на столько лет моложе. Моя же сокурсница Галя Соколова бывала очень смешной — и в жизни, и на сцене, — но под ефремовское определение никак не подходила. Внешность характерной актрисы отнюдь с красотой не соотносилась (даже скучной и невыразительной). И для всех оставалось загадкой, как приглянулась она избалованному красавицами Андрею. Хотя, может быть, избалованность и потребовала контраста.