Станция Переделкино: поверх заборов

Мне как человеку от музыки далекому почему-то кажется, что о Якове Флиере читатель знает меньше, чем о Гилельсе, — и захотелось привести смешной эпизод из жизни Флиера (есть у меня, однако, риск, что случай этот приводил в своих мемуарах отец Михаил Ардов и все теперь о нем знают).

В трудные для нашего выдающегося эстрадника Николая Павловича Смирнова-Сокольского годы его лишили возможности читать со сцены фельетоны собственного сочинения, разрешали только конферировать. К новому амплуа Николай Павлович относился тяп-ляп — и не во все подробности конферируемых программ вникал.

Объявить выступление Якова Флиера он все же захотел в своем шутливом, разговорном стиле и предупредил слушателей: “Дорогие друзья, сейчас Яков Флиер сыграет нам на своей замечательной скрипке”. Возвращаясь со сцены за кулисы, он увидел там совершенно белого от гнева Флиера, зашептавшего ему: “Что вы сказали? Вы что, не знаете, что я не скрипач, а пианист?” “Ничего, не волнуйтесь, — успокоил пианиста Смирнов-Сокольский, — я сейчас все исправлю”. Он вышел к публике — и сказал: “Дорогие друзья, оказывается, Яков Флиер забыл дома свою замечательную скрипку — и сыграет вам сейчас на рояле. Что труднее”. После подобной поправки лишь большой талант Флиера мог спасти положение.

Вот такой закалки пианист рядом с еще более знаменитым Гилельсом стоял перед чрезвычайным послом. “Конечно, мы всех знаем, — засмеялся рыжий Эмиль, — на то мы и сами в какой-то степени музыканты”, — пошутил он.

“И Шостаковича знаете?” — с типично кагэбэшной нейтральностью (не педалируя на фамилии) спросил Афанасьев. Флиер слегка насторожился. Но веселый Гилельс ответил за двоих: “Уж кого-кого, а Дмитрий Дмитрича…” “И сына знаете Шостаковича?” — с некоторым вроде бы сомнением в информированности знатных собеседников поинтересовался дипломат. Флиер понял, что инициативу в разговоре надо брать ему. “Прекрасный мальчик, занимается у меня в классе”, — твердо сказал он, не оценив непосредственности коллеги. “Ты что, Яша, — изумился Гилельс, — да этого оболтуса вся Москва знает. Недавно дочку какого-то посла на машине разбил…”

Так чрезвычайный и полномочный посол, минуя дипломатическую почту, узнал о московских событиях с участием своей старшей дочери (у него их было три).

Да, действительно, великолепно водивший машину Максим врезался, когда катал Лену, в какое-то препятствие.

Не буду утверждать, что это происшествие приблизило свадьбу.

Ну где бы еще мог я познакомиться с послом в Лаосе (а позже в Бельгии)!

На пороге квартиры Шостаковичей приглашенных на свадьбу встречал папа невесты — и каждому гостю протягивал руку, называясь: “Афанасьев”, — и как-то глупо было называть в ответ свою ничего не говорящую послу фамилию.

Мы: незамужние дочери посла, сын композитора Хачатуряна, Андрей Кучаев, Миша Ардов, Боря Ардов и я — сидели за отдельным “детским” столом, откуда могли все видеть и слышать.

Шостакович сидел со своей новой родней, но роль модератора сразу на себя взял посол. Несколько раз прозвучало “я, моя жена и Дмитрий Дмитриевич”, а также что-то про “новую ячейку советского общества”. Шостакович ничего не говорил, но его вроде как от коллег-музыкантов прикрывал Арам Хачатурян.

Наш стол не к добру веселился. Миша Ардов с Андреем начали комментировать происходящее, заговорив между собой по-английски, не думая, что дочки посла знают английский как-нибудь не хуже.

Но Кучаев и по-русски успел сказать глупость. Заговорил Хачатурян — он держался старым другом семьи Шостаковичей и вспоминал, как получал от Дмитрия Дмитриевича телеграммы о рождении детей: “Родилась дочь Галя. Назвали Галей”, “Родился сын Максим, назвали Максим” (я цитирую телеграммы в редакции Арама Ильича). И тут Андрей заявил, что не будет пить с человеком, который написал “Танец с саблями”. Затем смягчился: “А вообще-то пристойная вещь”.

Наступила очередь отличиться Мише Ардову. Повод предоставил ему один из дипломатов: тот в горячке тостов забыл имя папы жениха — и назвал Максима Максимом Максимовичем, предложив за него выпить.

На это предложение немедленно откликнулся Миша: “А я в таком случае предлагаю выпить за Печорина”.

Дипломаты занервничали: с чьей стороны (не от музыкантов ли? своих они по фамилиям знали) может быть человек по фамилии Печорин — и человек, видимо, известный, раз молодой человек громогласно предлагает за него выпить.

Свадьба катилась дальше. И вскоре неподалеку от нашего стола возникла стройная дама с высокой прической. Она по-концертному заломила руки — и громко запела. Я показал себя ценителем, заметив, что поет как в Большом театре. Кто-то, кажется средняя дочь посла Наташа, пояснил мне, что это Галина Вишневская.