Прежде чем наш разговор прерывают двое вошедших в столовую мужчин, мы успеваем еще немного обсудить наш план и то, как следует вести себя в лагере. Вике в нашем трио отведена роль информатора. Ей, как девчонке, будет проще втереться к незнакомцам в доверие. Нам же с Тохой остается полагаться лишь на свою осторожность и уши.
— Иди, работай, — обращается к Вике один из мужиков, которых я тут же окрестив про себя нашими с Тохой конвоирами. — Нечего штаны просиживать без дела.
Вика, покорно опустив глаза, встает из-за стола и скрывается за зоной раздачи.
— Ты идешь первым, — обращаются уже к Тохе. — Князь решил начать с тебя.
Тоха бросает на меня испуганный взгляд, но я не в силах ему чем-то помочь.
— А что насчет меня? — спрашиваю я. — Мне здесь сидеть.
— Да, остаешься со мной, — отвечает мне второй конвоир и, посмотрев на нетронутый нами обед, оскаливается в насмешке. — Что, еда местная не по нраву пришлась?
— Недосоленная, — говорю я, наблюдая за тем, как Тоха выходит из столовой. — Но я так понимаю, что мы к ней быстро привыкнем.
— Смышленый, да?
Молчу. Кто его знает, как мои ответы на столь безобидные вопросы повлияют в будущем на мое пребывание в лагере и на моих шансах его покинуть.
Воспоминание восьмое — Инструктаж
Отец чуть ли не с раннего детства вдалбливал в наши с Сашей маленькие на тот момент головы, что нужно следить за своими словами и действиями, своим поведением в обществе. Говорить нужно только по делу. Отвечать — только если спрашивают, и никогда не говорить всего, что можно было бы сказать, отвечая на поставленные вопросы. А еще никогда нельзя было распространяться о том, как живет семья, что имеет в собственности и где эта собственность лежит. Подобные ограничения в подростковом возрасте вызывали у меня лишь желание сделать все наоборот: все разболтать, похваставшись, врать с три короба и злить отца, словно в отместку за всю его строгость. Но его воспитание все равно сказалось на моем эмоциональном облике. Становясь взрослее, я начал замечать, что сильно отличаюсь от сверстников. Мой образ мышления, мое мировоззрение, мое отношение к тем или иным событиям — все это было не таким, как у остальных.
Подобные мысли меня волновали, ведь осознавать, будучи подростком, что ты чем-то отличаешься от других и не видишь в этом ничего плохого, не всегда тешит самолюбие. Зачастую эти мысли становятся разрушительными, и человек замыкается в себе, не имея возможности чувствовать себя в обществе в безопасности. Правда ко мне это никак не относилось. Я всегда был частью коллектива. Думая иначе, чем сверстники, я редко высказывался в ином, чем остальные, ключе, предпочитая никуда не лезть со своим излишне «правильным» воспитанием. За то, что я другой, в те годы я часто злился на отца. А он только и делал, что неустанно повторял: «Еще спасибо мне за это скажешь».
Что ж…наверное, пришло время сказать ему «спасибо».
Тоху я встречаю в коридоре у кабинета Князя. Он выходит из него как раз в тот момент, когда я со своим конвоиром переступаю порог лестничной площадки. И мысль, пришедшая в голову, кажется мне правильной: «Это не просто так». Нас ведь можно было и не разделять. Какой вообще в этом смысл? Но Князь захотел поговорить с каждым из нас по-отдельности. Странно же? Нужно будет потом с Тохой обязательно переговорить на эту тему. Может информация, которую нам сейчас расскажет Князь, окажется разной? Но ведь это быстро раскроется и выставит его в неблагонадежном свете перед нами. Не понимаю я хода его действий.
Ровняясь со мной, Тоха замедляется и хочет мне что-то сказать, но успевает лишь безмолвно приоткрыть рот. Его толкают в спину, призывая идти дальше и не задерживаться. Мы успеваем переброситься лишь короткими взглядами, прежде чем расходимся в противоположные стороны. Но даже за столь короткую встречу я успеваю кое-что заметить на его руке — браслет, похожий на оковы. За обедом его на руке Тохи точно не было, а значит, он приобрел этот аксессуар в кабинете Князя.
Конвоир стучит в дверь. Теперь и на его запястье я замечаю лагерную безделушку. И я почти уверен, что и у всех остальных она тоже имеется. Значит, и мне следует ее заполучить.
После того, как из кабинета доносится голос Князя, дверь передо мной открывается и мой конвоир отступает в сторону, пропуская меня вперед.
— Давай, заходи, — говорит он.
В том, что он будет меня ждать, я не сомневаюсь.
— Костя, проходи.
Я переступаю порог, дверь за мной со скрипом закрывается. И почему все двери в этом месте скрипят? Влажность что ли повышенная? Князь стоит у шкафа с книгами и держит в руках увесистый черный том. У меня складывается впечатление, что стоит он там специально для меня, будто разыгрывает театральную сценку, в которой я присоединившийся к нему актер-новичок. Некое волнение зарождается у меня в груди, но я стараюсь сохранить невозмутимый вид и, дождавшись, когда Князь жестом пригласит меня присесть в стоящее у его стола гостевое кресло, покорно принимаю это приглашение.