Стану рыжей и мертвой, как ты

— Но кто нам ее отдаст? Кто позволит нам ее удочерить? У меня, к примеру, ничего нет, я снимаю квартиру и работаю всего лишь кассиром. Хотя и подрабатываю, мою полы в школе. К тому же я не замужем. Мне точно не отдадут. Теперь ты…

Она вскинула голову, нахмурилась.

— У тебя две попытки суицида, скажи спасибо своему мужу. Если бы не его воспаление легких, думаю, я давно бы уже навещала твою могилу. В любом случае ты на учете в психдиспансере. Кроме всего прочего, у тебя суды с дочерью твоего покойного Игоря. И не факт, что ты выиграешь суд и останешься в квартире. И никто, поверь мне, не станет разбираться, кто именно заплатил оставшуюся сумму по ипотеке. Вы были в браке и погасили ипотеку как бы вдвоем. К тому же его дочь, Алиса, сама работает в банке и хорошо зарабатывает, и сама может придумать, будто бы это она дала отцу деньги на квартиру. То есть получится — твое слово против ее. Ты понимаешь вообще, что мы с тобой, по закону, никто Уле? Просто чужие тетки. Подружки Лины.

Марина вдруг стянула с подушки плед, развернула и укуталась в него, словно ей стало очень холодно. Она сидела так, уставившись в одну точку, и взгляд ее был пустой, совсем пустой, словно она на время выпала из реальности. Это была такая страшная психологическая кома, которая длилась всего несколько минут и напоминала мне мое собственное состояние, когда я осталась там одна, в лесу, с мертвой подругой.

Очнувшись и как-то быстро себе представив последствия моего правильного, шаг за шагом, поведения в рамках закона, я ужаснулась. Потому что моя фантазия нарисовала мне рыдающую, растрепанную Ульрику, сидящую в мокрых холодных колготках на казенной кровати в детском доме. В ту минуту, когда ее будут вырывать из наших любящих рук, чтобы отнести в машину, которая отвезет ее сначала в полицию или детский дом (вот таких подробностей я точно не знала), она сойдет с ума, ее жизнь будет сломана, и в каждом взрослом она будет видеть предателя, зверя. И никто, ну просто никто и никогда не сможет помочь нам вернуть ее в семью, в нашу семью. Ульрика — красивая девочка. Возможно, ее в скором времени удочерят, может, ее новые родители увезут ее куда-нибудь за границу и там ее будут бить или насиловать… Словом, мне еще там, в лесу, рисовались такие страшные картины ее будущего, что я мысленно обратилась к распростертой на траве мертвой подруге.

— Лина, что мне делать? — рыдала я, и тело мое сводило судорогой, потому что мне надо было смотреть в ее полуприкрытые глаза, видеть глубокий невозможный разрез на горле, кровь, которой напитывалось все вокруг…

Конечно, никто мне не ответил. Да и как она могла мне ответить, когда ее голова уже почти отделилась от тела. Она уже вообще ничего не могла. А я — могла. И должна была спасти хотя бы ее дочку, нашу Улю.

… Марина наконец очнулась. Тряхнула головой.

— Так где она? Что ты сделала с ее телом?

Вот теперь я видела перед собой уже другую Марину, с более осмысленным взглядом и проблеском разума в глазах. Кажется, до нее начал доходить смысл всего того, что я ей сказала.

— Понимаешь, если бы я просто оставила ее в лесу и, предположим, позвонила бы в полицию и сообщила о ее смерти, то колесо бы завертелось и рано или поздно ее личность была бы установлена. Вышли бы на меня. Задержали бы, но уже не как свидетельницу, нет, на это и рассчитывать не приходилось. Конечно, я знаю о полиции только из сериалов, это да, но нетрудно предположить, что меня бы обвинили в ее убийстве в первую очередь, понимаешь?

— Ну это ты напрасно. Думаешь, там, в полиции, одни идиоты сидят? И повесили бы на тебя такое изощренное убийство? Как будто бы ты орудовала ножом? Это вообще не женское убийство.

— Марина!

— Ну да, я тоже смотрю телевизор, да мы все такие, ничего не знаем о реальных полицейских… Но ты права, скорее всего, тебя задержали бы, а уж там нашли что на тебя повесить, говоря их языком. Но если бы ты сама обратилась в полицию, никуда бы не исчезала, а рассказала бы все, что видела своими глазами?

— Меня бы все равно задержали, чтобы проверить мои показания. Думаешь, я об этом не размышляла? Выяснили бы, зачем мы с Линой вообще приезжали в Маркс, проверили бы, действительно ли умерла тетя Ирма, а потом плавно подошли к теме наследства.

— Наследство?

— Ну да! Она оставила кое-что Лине, вернее, мы нашли в шкатулке кое-что: несколько золотых вещей — два медальона и крестик, еще серебряное колечко и тысячу евро. Все украшения и деньги Рокотов, конечно, забрал. Но если бы началось расследование, то нашли бы свидетелей, знакомых или родственников Ирмы, которые могли бы, к примеру, подтвердить, что она оставила для своей племянницы в шкатулке украшения и деньги. И вот тогда я снова попала бы под подозрение. А вдруг это все-таки я убила свою подругу, чтобы забрать все это?

— Постой… А дом Ирмы? Кто теперь будет наследником? Лина?