Стану рыжей и мертвой, как ты

Василий и сам не ожидал от себя, что это внезапно обрушившееся на него счастье, обещавшее ему настоящую семью, как-то притупит тревогу, связанную с ожиданием приезда Гринберга. Все то, чем он жил последнее время, эта усадьба и прозоровские тайны на самом деле оказались лишь неосознанной попыткой заполнить свою пустую и безрадостную жизнь. Кровь забурлила в нем лишь с появлением в его жизни Тамары. И теперь, когда он получил наконец то, о чем и мечтать не смел, ему стало стыдно, что своей такой вот внешней активностью и созданным на ровном месте амбициозным проектом по реставрации имения Прозоровых он просто пытался вызвать интерес Тамары к своей особе.

Они обнялись. Василий почувствовал на губах слезы Тамары.

— А о Гринберге ты не переживай, не надо. И никакого скандала не будет.

— Как ты сказала? — Он счастливо и рассеянно поднял брови, уже и не думая о Гринберге. Да и о Хорне тоже. Подумаешь, ну рассказал Яша другу, кто принес ему медальон! Да, может, он и не мог поступить иначе, поскольку речь шла об исторической ценности этой золотой штуковины, а он, Василий, все-таки историк, работник музея! Пусть вот теперь следователь Дождев объясняет, откуда у него предмет, снятый с останков графской борзой. Кто его снял? Кто раньше Тамары побывал в подземном будуаре графини?

— Я говорю, что никакого скандала с Гринбергом не будет. — Тамара прилегла рядом с Карташовым, положила ему голову на плечо, а рукой обняла его. — Во-первых, он сам сможет найти в интернете огромный материал уже об этом захоронении, и это все серьезно, сюда же приезжала съемочная группа из Москвы. Во-вторых, расскажешь ему про медальон, который находится у следователя, и я даю тебе слово, что сама попробую встретиться с Дождевым и поговорить, все выяснить. Положись на меня, Вася! Ну, и в-третьих… У нас с тобой есть доказательство, что в этом подвале на самом деле когда-то можно было поживиться настоящими драгоценностями графини. Другое дело, что кто-то успел там побывать до того, как я туда свалилась… К моему большому-пребольшому сожалению!

С этими словами Тамара подняла руку и поднесла к глазам Василия указательный палец с надетым на него золотым перстнем, украшенным чудесным синим камнем.

— Вряд ли это стекло, — Тамара, поворачивая руку, любовалась на перстень. — Предполагаю, что это очень дорогой сапфир.

Василий следил взглядом за ее рукой, за перстнем. Конечно, он сразу все понял, вот только не знал, радоваться ли ему, что Тамара настолько ему доверилась, что решилась показать перстень, который обнаружила в этой жуткой глубокой яме и поначалу скрыла от него, или же радоваться самой находке, с которой теперь уж точно не будет стыдно разговаривать с Гринбергом.

— Я тоже полагаю, что это сапфир, и очень, очень благодарен тебе, Томочка, что ты показала его мне. Это свидетельствует о твоем доверии, что для меня очень важно, — теперь он поцеловал руку Тамары, целясь губами в сапфир. — Надеюсь, ты понимаешь, что перстень теперь твой и только твой! И никакой Гринберг не сможет доказать, что он является его наследством.

— Да я об этом даже и не думала! Кто такой вообще этот Гринберг! Конечно, я понимаю, этот проект для тебя очень важен, но пообещай мне, Вася, если с этим парнем разговор не получится и если ты поймешь, что ему все это неинтересно и он не собирается вкладываться в усадьбу, просто забудь о ней, и все. Поверь, у тебя появится новый проект, надеюсь, что симпатичный… Он будет похож на нас с тобой, и его звонкий голос будет звучать в нашем с тобой доме. Господи, мне еще и самой не верится! Я же только сегодня узнала, что беременна! А хочешь чаю?

— Я все хочу, — проговорил растроганный Карташов, чувствуя, как силы возвращаются к нему.

— Тогда вставай. Я сейчас заварю чай.

После чая Василий, во всем новом, крутился перед зеркалом. Привыкший носить все серого и коричневого цвета, он никак не мог решить для себя, сможет ли он носить красный пуловер.

— Что скажешь, Томочка? Он не слишком… красный?

— Он вовсе и не красный, а приятного малинового оттенка, — ответила Тамара, нежно поглаживая пуловер, а заодно и Василия.

— Мне просто не верится… Спасибо тебе, дорогая…

И Карташов счастливо вздохнул.

28. Дождев

В поезде, перекусывая вареными яйцами с огурцами, я спрашивал себя, зачем я вообще еду в Москву. Что мне нужно? Ведь я уже сделал все, что мог — отпустил Таню, хотя все с самого начала указывало на то, что она лжет. Сколько бы я потом ни размышлял, так и не понял, зачем она вообще пришла тогда к моему дому и рассказала про Рокотова. Такого же мнения был и Вадим. Хотя, с другой стороны, Таня зачем-то скрыла преступление и похоронила подругу в лесу. Вместо того чтобы прийти в полицию и все рассказать. А может, она просто ненормальная? И именно поэтому ее поступки и не могут объяснить здоровые люди?