Стану рыжей и мертвой, как ты

И это произнесла Таня! Я смотрел на нее и никак не мог понять, что же со мной происходит. Казалось бы, нормальное предложение, если учесть все обстоятельства этого дела. Да и вообще, я как бы приехал сюда за правдой, и я ее получил! Но тогда почему же, все узнав и оценив их доверие (и даже получив предложение о награде за мое полное бездействие!), я испытываю такое щемящее чувство разочарования? Бог с ней, с Линой, мы с ней не знакомы, и она в первую очередь думала о своей дочери, к тому же это не она наносила удары по Рокоту. Но Таня! Неужели ради достижения своей цели женщине ничего не стоит вот так взять и воспользоваться мужчиной? Стать нежной с ним лишь на время?

Лина вышла из кухни. Мы остались с Таней одни. У меня было такое чувство, будто меня поставили в угол и выключили свет. Полный тупик и каша в голове.

— Можешь взять вот этот жемчуг или какой-нибудь перстень… Если возникнет проблема, кому продать, я подскажу тебе, вернее, конкретно помогу. Надеюсь, ты не считаешь, что этот клад имеет какое-то отношение к некоему Гринбергу, потомку графа Прозорова, который вроде бы собирается приехать в Маркс, чтобы встретиться с Карташовым на предмет восстановления усадьбы?

— Вот еще! С какой стати? Если хочешь знать мое мнение, то и я, оказавшись в твоем положении, то есть найдя клад, никогда не понес бы его в полицию. — Я был совершенно искренен, произнося это. — Да вам, девчонки, просто повезло! Удивительно, что ни ты, ни Тамара, да-да, та самая Тамара, что лечила твою Лину, упав в этот глубокий подвал, ничего себе не сломали.

И я, сам не зная зачем, должно быть, просто для того, чтобы подольше побыть рядом с Таней, рассказал ей в подробностях все то, что произошло пару дней тому назад, когда Карташов с Тамарой собрались в усадьбу на пикник.

Но оказалось, что ничего нового я и не сообщил — обо всем этом уже можно было прочесть в интернете.

— Ты считаешь меня преступницей? Убийцей? Скажи, только честно, — потребовала Таня, глядя мне прямо в глаза.

О чем она меня спрашивала? Какая еще преступница? Да она была для меня почти родным человеком!

Когда это произошло? Должно быть, тогда, когда я предположил, что ей пришлось похоронить свою подругу в лесу. Стоило только представить себе эту картину, весь этот ужас, что ей пришлось пережить, как волна жалости просто захлестывала меня.

Или нет… Когда я обнимал ее и целовал, когда мне хотелось, чтобы она всегда была рядом со мной. Когда я дал себе слово сделать все возможное, чтобы оградить ее от бед. И вот теперь она предлагала расплатиться со мной, поделиться кладом. А ведь могла и вовсе промолчать про драгоценности.

Настал момент, когда я мог задать ей вопрос, пусть и не самый важный, о подаренном ею мне медальоне.

Она улыбнулась.

— Понимаешь, те деньги, что забрал Рокот, помнишь, тысячу евро, я могла бы достать из его кармана, но мне было противно, да и страшно вообще прикасаться к нему. Ты не подумай, я не обманывала тебя, у меня тогда действительно не оставалось никаких денег, и насчет визита к Хорну я тебя тоже не обманула — мы же заплатили Тамаре, к тому же надо было кое-что оставить Любови Николаевне, которая ухаживала за Линой! Но мне так хотелось тебя как-то отблагодарить… Я взяла этот медальон, посчитав, что он довольно скромный, но вместе с тем золотой все-таки, и подарила тебе. Без всякой задней мысли!

— Я показал его Хорну, тот, в свою очередь — Карташову… Они поняли, откуда этот медальон. Так что теперь, когда я вернусь домой, Карташов непременно заявится ко мне и спросит, откуда он у меня. Ведь ему нужно встречать Гринберга, и кое-что из этой коллекции, этого клада, сильно помогло бы ему убедить этого немца начать реставрацию усадьбы.

— Но Гринберг ничего не может знать об этом кладе. Одно дело — найти останки предков, другое — клад. И вашему Карташову совсем необязательно вообще говорить что-либо об этом медальоне. Столько лет прошло, да даже если на графине что-то и было из украшений (гипотетически), то все давно могли разграбить… или же сам граф мог забрать перед тем, как засыпать трупы солью. Да и не верю я ни в какую реставрацию. Конечно, идея хорошая, проект роскошный, но у нас с Линой по части благотворительности совершенно другие представления и планы. Так что после того, как ты возьмешь свою часть, какое-то одно украшение, остальное мы потратим на одно очень хорошее дело. Можешь не сомневаться.

Я усмехнулся. Да за кого она меня принимает? Я снял с себя медальон. Положил его к остальным украшениям.

— Если бы я и хотел взять что-то, находящееся здесь, так это тебя, Лина… Вернее, Таня. Никак не привыкну к твоему имени.

Она встала, обняла меня. И как тогда, давно, провела пальцем по моей верхней губе, где родинка. «Создана для поцелуев», вспомнил я, и сердце мое сжалось.