Только его спина и то, что одной рукой держит дверь, а другую вжал в косяк. Его позиция как бы говорит: я тебя не пущу.
– Фу, Чернов… Вот просто фу…
Но Альбина то ли не понимает этого, то ли не хочет признавать. Парирует, привычно обесценивая.
– На ровном месте угрожаешь… Я же с гостинцем к тебе… Я же не с пустыми руками… Да и будем честными, ты меня уволил, а мне как-то работу ведь найти надо… За няню платить, уж прости, благодаря тебе я временно не могу. Поэтому…
– Аль…
Что происходит за дверью, Санта не видит, но слышит, что голос Данилы становится ещё более требовательным. Он просто обращается, делая шаг в сторону, а там что-то должны понять…
– Это плохая идея. И время сейчас плохое. Ты меня слышишь?
Чернов спрашивает, Альбина или не отвечает, или делает это тихо. Санта не различает. Её взгляд чуть спускается, она щурится… Ей что-то кажется… И сердце снова обрывается…
– Время всегда хорошее…
Альбина пытается отмахнуться, Данила чуть тянет дверь, готовясь закрыть. Это более чем откровенный намек. В самой Санте в жизни не хватило бы наглости продолжать переть. Но Альбина – не Санта.
– Если ты решила через малого зайти – это очень глупо и очень низко, Аль. Не совершай ошибку. Ты сделала, что считала нужным. Я объяснил, что в твоей опеке не нуждаюсь. В данный момент – это всё. Прими ты. Поняла меня?
Сложно было поверить, что эти слова принадлежат тому же человеку, который еще несколько минут назад нежничал с ней. Но сейчас Данила действительно был груб. С Альбиной. И это должно бы разлиться медом по обиженному сердцу Санты, но действовало наоборот – сеяло тревогу…
– Не придумывай, Дань. Мне на собеседование нужно. Побудь с ним, пожалуйста…
– Аль, твою…
Данила не сдерживается… Опускает руку, но это не спасает.
Под произнесенное Альбиной бодрое:
– Вперед, Данечка… Бери штурмом…
В квартиру влетает ребенок. У Санты сердце – на разрыв, впрочем, как и мозг. Дыхание учащается, становится страшно…
Это темноволосый мальчик. Ему года четыре…
– Дань, стой, где стоишь…
Чернов оборачивается, обращается к ребенку, который замирает, смотрит на него, потом на маму…
Но Альбина тоже уже почти в квартире. Кивает, мол, давай… И малыш предпочитает слушаться её. Поэтому несется вглубь. Четко на дверь, от которой шаг за шагом отступает Санта.
Проходит пара секунд – и она с размаху распахивается, впуская внутрь маленького человека.
Который при виде Санты издает протяжное «о-о-о-о», смотрит с интересом и абсолютно не стесняясь. После чего, улыбнувшись, оборачивается, выглядывает в коридор и кричит:
– Ма, у большого Дани тут тетя!!! Кр-р-р-рас-с-с-сивая!!!
Санта же застывает, тянется руками к лицу, смотрит во все глаза, ждет, когда он снова повернется.
– Привет. Я – Даня. А ты кто?
Маленький спрашивает почти сразу, снова смотря на неё… Подходит, протягивает руку, а Санта стирает о его лицо глаза, не в состоянии ни пошевелиться, ни слова сказать.
Слышит, как в прихожей Альбина шипит:
– Что за тетя?
Слышит, что Данила отвечает:
– Я тебя предупреждал, Аль... А ты – как всегда...
Дальше – что что-то грохается о тумбу, истеричный стук каблуков в их направлении. Яростно распахнутая дверь. Острый взгляд на неё. Будто это
– Дань, разворот. Мы уходим.
Попытка схватить ребенка за руку. Абсолютно не успешная.
Шустрый малыш выворачивается, забегает за спину Санты, ухватывается за голую ногу, будто прося защиты…
И Санта знает, что это худшее, что может сделать (ведь нельзя прятать львенка от львицы), но она опускает руку на его макушку. За что получает самый страшный в своей жизни взгляд. Но он не пугает так, как то, что в голове потихоньку складывается…
Вслед за Альбиной в спальню заходит Данила. Он не спешит. И злости не источает. Просто трет лоб. Смотрит вниз. Туда, где Даня…
– Зацьот, дядь Дань!
Пытается улыбнуться в ответ на детский комментарий, когда женщинам – не до улыбок.
– Ребенка моего отпустила.
Голос Альбины – откровенно пугает.
– Успокойся, Альбина…
И предупреждение Данилы на неё не действует. Она делает шаг к Санте, маленький Данила сильнее сжимает её ногу.
– Дань, мы домой идем. Отпусти зачетную тетю. Это игрушка для большого Данечки. Поверь, машинки лучше…
Она умудряется сыпать оскорблениями, даже разговаривая с собственным ребенком. Но и это не злит.
Ничего не злит, потому что наконец-то всё понятно. Очевидно даже.
Понимая, что у неё есть максимум пара секунд, чтобы окончательно убедиться, Санта снимает детскую руку, сжимает в своей, оборачивается и присаживается на колени.
Так, что лицо мальчика – напротив её лица. Так, что смотреть можно во все глаза.
И пусть на них против воли выступают слезы – их легко смахнуть и всё равно смотреть…
– Ребенка отпусти, я сказала. Ты мне его пугаешь, дурище!
Пальцы Альбины вжимаются в маленькое плечико в клетчатой рубашке.
Её саму за локоть придерживает Чернов.
– Это ты его привела, Аль. Успокойся. Поздно…
Он взывает к разуму, но разумом в Альбине и не пахнет.
А в Санте как дыра образовалась.
Она изучает лицо с жадностью. Так, будто за сходством может скрываться возвращение.
– Сант… Только осторожно, хорошо?