Стану смелой для тебя

Потому что смотрит в зеркало, а видит не свое отражение, а как те самые губы сжимаются, а потом вновь обретают пухлость, размазывая бесцветный блеск в его машине. Как обхватывают горлышко бутылки. Как шевелятся, когда она говорит. Они наверняка по-особенному мягкие. Их очень хочется попробовать.

Но Данила до последнего живет с мыслью, что нельзя.

Только это «последнее» наступает на кухне.

Той, где она варит для него кофе.

Стоит у плиты – тонкая и взволнованная. Кому-то, возможно, могла бы показаться надменной. Но Даня знает – надменности в ней нет. У неё горят щеки – она в смущении, короткая футболка чуть задралась – открывая живот.

И пусть свежих вокруг много, а вдохнуть хочется эту.

По-особенному сейчас – в темноте.

В ней нет напускной соблазнительности. Он привычно не понимает, что говорят её глаза. Но они что-то говорят, и он решает интерпретировать на свое усмотрение.

* * *

Выровнять дыхание никак не получалось. Санта хотела, но это казалось просто невозможным. Её вдохи были шумными. Выдохи – будто рваными. Она дрожала и знала, что Данила это чувствует.

Сама же чувствовала высшую степень смятения.

В ушах гудела кровь и звенело «скажи, святая Санта…», произнесенное тихо и так, что по телу волнами мурашки. Они же – потому что он прижимается, он гладит кожу под футболкой, он ведет пальцами вверх, задирая ткань выше…

По-прежнему распахнутые зеленые глаза опускаются вместе с подбородком, Санта следит, как в кино, за движением его рук, которое чувствует.

Чувствует, но поверить не может. Дрожь усиливается, ей становится одновременно приятней и страшней… Её мозгу зачем-то тут же нужно думать, но получается как-то судорожно.

Когда Данила снова целует – в открытую шею, она вжимается ладонями сильнее в столешницу, закрывает глаза, пытается забыть обо всём. Отдаться.

Она ведь не святая. Она его любит. А он её хочет. Кажется…

И ей всё не снится. Тоже кажется…

Данила ведет носом по шее, гладит пальцами живот, поднимается выше, щекоча раздраженную ожиданием его прикосновений кожу, добирается до кружева топа, ведет по нему…

Наверняка слышит, что вдохи Санты становятся более глубокими. Замирает на мгновение, целует, накрывает ладонями полушария, сжимает несильно…

И это вызывает в Санте новый приступ дрожи. Потому что приятно, пусть и чуть болезненно. Но она не знает, как реагировать.

Просто стоит, вперив взгляд в мрамор столешницы. Понимает, что надо что-то сделать. Но не понимает, что…

Она должна быть счастлива. Она должна брать, что дают. А у неё полная черепушка сомнений, которые не дают расслабиться.

Когда мужская рука скользит вниз – снова щекоча живот, Санта сглатывает. Во рту сухо, сказать она не может, а даже если могла бы – для этого нужна смелость.

Но она попросила бы… Продолжать.

Вместо этого же следила, как Данила тянется к кофеварке, которая всё это время продолжала разрываться, переставляет её в сторону. Мелькает мысль, что ей стыдно – она уже больше минуты, как её не слышит… Вообще ничего не слышит. Только, как дышит сама и как дышит он.

Стала одним большим нервным окончанием.

– Ты дрожишь. Боишься меня?

Санта услышала тихий вопрос, поняла как-то, что Данила чуть отрывается и смотрит на её горящее ухо, на розовую щеку. Видит, наверное, что она и губы сжала. Это всё нервы. Надо расслабиться.

Развернуться, улыбнуться, потянуться…

Нужно, а она мотает головой – её максимум в этом. Она не боится. Просто волнуется. Просто не готова была. Не ожидала…

Санта немного повернула голову, ловя серьезный мужской взгляд. Хотела сказать глазами это, получилось ли – не знала.

Но когда пальцы Данилы чуть потянули, как бы прося развернуться, подчинилась.

Делала маленькие шажки, одновременно боясь и очень хотя оказаться с ним лицом к лицу.

Смотрит напряженно, как он отпускает талию, скользит от её локтей вниз, берется за запястья, гладит их…

Вскидывает взгляд, ловит его, и не улыбку – намек на неё. Хочет подарить в ответ хотя бы такую же – но получается только всё такую же молчаливую просьбу: «не останавливайся».

Данила опускает ее пальцы на свои плечи, Санта непроизвольно вжимается в них, чувствуя, как их твердость и жар неожиданно сильно действуют, множа желание, которое и без того заставляет кровь закипать.

Данила тянется к её лицу медленно, смотря в глаза. Санта же просто смотрит. На губы. Те, которые уже целовали в шею, и от тех мест по телу натурально простреливало. Что будет с губами – даже страшно. Но очень хочется…

Она чувствует давление столешницы в ягодицы и то, что в живот ей упирается напряженная ширинка.

Она приоткрывает губы за секунду до касания, само касание ожидаемо её взрывает. С губ срывается тихий стон, Данила реагирует на него улыбкой.

Он не пытается целовать агрессивно. Заткнуть рот языком, не давая вздохнуть.

Сначала он просто касается губ, ждет, пока она пригласит… Если пригласит.

И Санта пытается.