В её глазах проносится табун сомнений. А Даниле снова хочется улыбнуться. Потому что она сама – как отбившийся от табуна подросток-жеребенок. Уже красивый. Блестящий. И хвост такой же – высокий, гладкий. Черный.
Будущий чемпион. Но не такой уж уверенный, как мог бы быть.
Она конечно же не ответила, но Данила и не ждал. Сделал шаг в кухню.
– Если у тебя пять минут есть, давай кофе наконец-то выпьем. И обсудим.
Отложил папку, за которой так удачно поднялся, а потом сделал шаг на свет.
Чувствуя, что внутри становится теплее.
Данила находился за спиной, Санта чувствовала его взгляд и собственное волнение, которое изо всех сил старалась скрыть.
Кофе делала она.
Сама вызвалась, чтобы выиграть немного времени, собрать мысли в кучку и подготовиться.
Ведь его «шаг навстречу» – неожиданный.
А чутье подсказывает, что вряд ли она услышит что-то, способное обрадовать в большей степени, чем расстроить.
Чувствуя мандраж, Санта сжала пальцами оба наполненных стаканчика, обернулась, вскидывая взгляд и тут же чувствуя, как по телу расходится жар – потому что Данила всё это время следит за ней. И делает это как-то… Интимно.
Наверняка не специально, но возвращая воспоминаниями на другую кухню. Будоража сердце, щекоча ноздри, обжигая кожу под одеждой.
– Спасибо, – его голос был спокоен и такой же теплый, как взгляд. Он взял из рук Санты кофе, выражая благодарность ещё и кивком. Она же не смогла ответить. Разве что намеком на улыбку, после чего сделала шажок назад. – Как нога?
Нахмурилась, не совсем понимая вопрос, порозовела, поймав новую Черновскую улыбку и скользящий по ткани юбки, коленке, обтянутой черным капроном, до щиколотки взгляд.
Сама она и думать забыла о незначительной травме, а он, оказывается…
– Всё хорошо, спасибо. Видимо, преувеличила проблему. На утро уже не болела.
Санта ответила честно, пожав плечами, и делая глоток. Вроде бы понимала: Чернов ей не угрожает, а всё равно не могла унять внутренний трепет. Прокрутила в голове свои же слова, уловила, что мужчина ещё несколько мгновений смотрит вниз, а потом поднимает глаза. В которых то ли действительно легкая ирония, то ли Санте так кажется, но становится жарче и важным объясниться.
– Я вас не обманывала…
Она говорит тихо, смотря в ответ серьезно. Наверное, слишком. Наверное, забавляя ещё сильнее, если Чернов успел убедить себя же: фокус с ногой был уловкой, но даже если так – он себя не выдает.
Ему нужно меньше секунды, чтобы тоже стать серьезным, кивнуть, прикрыв глаза, а потом посмотреть так же и уже без снисхождения.
– Я знаю, Санта. Мне кажется, я немножко тебя понимаю…
Его слова легко царапают сердце, с девичьих уст рвется опрометчивое: ни черта вы не понимаете, но она сдерживается.
Недолго молчит, продолжая смотреть, а потом позволяет себе честное:
– А я вас – нет.
Знает, что такое её утверждение – новый повод для улыбки, но Чернов не улыбается. Они изучают друг друга. Друг о друге думая.
Вокруг – тихо, а слух у Санты так напряжен, что она впервые способна различить гул холодильника и оценить, как громко работает вентиляционка. А ещё она больше смерти боится, что им не дадут поговорить. Не дадут хотя бы чуть-чуть друг друга понять. Потому что она… Запуталась. И без него не разберется, а его игнор убивает.
При желании, всё это можно прочесть. И Санте кажется, что Данила пытается. В какой-то момент вздыхает, мотает головой, будто пытаясь скинуть поволоку или мысли отрезвить, снова смотрит прямо, говорит:
– Не поверишь, Сант. Я себя тоже…
Даря новую улыбку, в которой в ней ноль смеха. Радости ноль. А в её голове впервые мысль, помогающая по-новому на всё посмотреть: он ведь тоже мог запутаться. Не только она.
– Я хочу ещё раз извиниться. Повел себя неправильно.
Данила поставил стаканчик у мойки, так и не выпив и капли. Санта несколько секунд смотрела на блестящую черную гладь кофе. Потом – на телефон, который Чернов тоже оставил на столешнице. После – на пальцы, устроенные на ней же.
Его слова расходились с действиями. Потому что губы складываются в «неправильно», а он остается ближе.
Упирается бедром в столешницу, закрывая собой арку, ведущую из офиса на кухню.
Чернов произносит и молчит, а Санта собирается с мыслями и силами, чтобы снова встретиться взглядами.
Делает это, читает в его сожаление и решительную готовность действительно объясниться. Сама же чувствует внезапное упрямство.
– За что?
Вопрос выглядит наглым, наверное, но у Данилы раздражения не вызвал. Он усмехнулся, позволил себе то, за что, наверное, в его голове тоже стоило бы извиняться – взгляд на губы. Потом вернулся к глазам.
– Ты же меня на кофе позвала. Лапать себя не просила. Я тебя испугал.
Пусть понятно было, о чем им надо поговорить, но такой прямоты и такой интерпретации Санта не ожидала.
Три простых предложения снова вернули на другую кухню, окатили жаром и легким стыдом. Но не потому, что неприятно, а наоборот. Слишком сладко. Для неё. А для него… «Лапать». Зачем опошлять?
– Вы меня не испугали.
Санте приходилось заставлять себя смотреть прямо и честно. Для неё даже смело.
– Я же не совсем дурак, Сант…