Власть, придя в себя, первым делом для умиротворения армии озаботилась улучшением ее материального положения. Приказом 6 декабря 1905 г., приуроченным к государевым именинам, солдатам объявлена была высочайшая милость: увеличено жалованье (до 12 руб. в год), увеличена дача мяса и приварочный оклад, введено ежедневное чайное довольствие, снабжение одеялами и постельным бельем… Меры эти, проведенные после целого ряда требований мятежных частей и тотчас же после «Кронштадта», имели характер явной уступки. Требуя ежегодных добавочных кредитов в 37 млн руб., они вызвали протест со стороны гос. контролера и министра финансов, но вмешательство председателя Совета госуд. обороны, вел. кн. Николая Николаевича решило вопрос. Он поддержал представление военного министра, заявление, что «безопасность отечества как от внешних, так и от внутренних врагов может считаться обеспеченной только в том случае, если насущные потребности нижних чинов будут удовлетворены».
Вспоминается при этом одно из поучений Петра Великого: «Когда солдату оное не дается, что ему принадлежит, тогда может легко всякое зло из того произойти».
Интересно, что военное ведомство, вообще весьма скупое в отношении индивидуальных отпусков, учло человеческую слабость и определило для войск, командируемых с целью предотвращения или прекращения беспорядков, суточные деньги, в размерах по тогдашним масштабам довольно больших — для солдата 30 коп. в день. И я был свидетелем, с какой охотой ходили в уезды роты Саратовского гарнизона и как ревниво относились они к соблюдению очереди…
Тем не менее агитация не прекращалась, не прекращались вспыхивающие то здесь, то там мятежи. Поднялось восстание в Москве, и для усмирения его войска местного гарнизона признаны были недостаточно надежными, потребовалось командирование Семеновцев из Петербурга… 26 декабря Совет министров представил государю доклад о необходимости суровых репрессий «против попыток пропаганды к нарушению обязанностей военной службы»… Государь, однако, не согласился, положив резолюцию: «Строгий внутренний порядок и попечительное отношение начальства к быту солдат — лучше всего оградят войска от проникновения пропаганды в казарменное расположение». По этой резолюции —
На почве растерянности власти на местах выросло такое явление, не сродное вообще военной среде и до сих пор совершенно не освещенное, как организация тайных офицерских обществ — не для каких-либо политических целей, а для самозащиты. Такие общества существовали в нескольких гарнизонах, в том числе в Вильно и Ковно. Виленское общество, например, ввиду слухов о предстоявших террористических актах против высших военных начальников, взяло на учет известных в городе революционных деятелей, предупредив их негласно о готовящемся возмездии… В Баку дело обстояло более просто и откровенно: общее собрание офицеров гарнизона постановило и распубликовало во всеобщее сведение: «В случае совершения убийства хоть одного офицера или солдата гарнизона, прежде всего являются ответственными, кроме преступников, руководители и агитаторы революционных организаций… Преступники пусть знают, что отныне их будут ловить и убивать… Мы не остановимся ни перед чем для восстановления и поддержания порядка».
Так террор вызывал ответный террор, самосуд — ответный самосуд.
Армия устояла. Она переболела сама и, оправившись, подавила первую революцию — мерами подчас весьма жестокими. Особенно — в Прибалтике (генералы Меллер-Закомельский и Орлов), в Москве (ген. Мин), по Сибирской линии… Экспедиции генералов Меллер-Закомельского и Ренненкампфа, двигавшихся навстречу друг другу от Москвы до Харбина, полны трагизма и окутаны кровавой легендой. Но их методы усмирения были различны: если Меллер-Закомельский разговаривал больше языком пулеметов, то Ренненкамф применял чаще другие средства: высадит из поезда мятежный эшелон и заставит идти пешком по сибирскому морозу до следующей станции, где ожидает порожний состав…