Старая девочка

Наташа, надо отдать ей должное, вести себя умеет, тем более здесь, когда она как бы победительницей была, в общем, она стояла и спокойно смотрела на Веру. Вера, похоже, ничего подобного не ожидала, она будто окаменела и, по-моему, в голове у нее была одна мысль: только бы не показать слабости, не унизиться. Но она быстро с собой справилась, встала, подошла к Наташе и протянула руку. Я очень боялся всяческих сцен и был рад, что все прошло так мирно. Наташа же, кажется, была разочарована, она ждала истерики, слез, на худой конец фарса. Вера, поздоровавшись, вернулась на старое место в кресло и, как будто ничего не случилось, продолжала рассказывать про Оренбург и про эту ее историю с узбеком. Досказала, а потом говорит: “Дима, проводи меня”. Она так всегда говорила, и я автоматически поднялся. И тут Наташа не выдержала. Она буквально взвизгнула: “Дима, ты не пойдешь”. Вера стоит, смотрит на меня выжидающе, а потом, не прощаясь, поворачивается и идет к выходу. Как она пошла, так и я за ней, будто привязанный.

По лестнице мы спустились молча. В переулке я взял ее за руку, она не отняла. Только сказала: “Ну, говори”. Тут я, как последний дурак, сказал: “Я думал, что ты вышла замуж за своего узбека, в Москве все так думали, и Матильда, и твои родители. Жить мне было негде, надеяться тоже не на что, общежитие закрыли…” Вера мне говорит: “Но почему же ты не пошел к моим родителям, у нас большая квартира, они бы дали тебе комнату, я же сказала, что еду только на два месяца. Неужели ты думал, что я вот так, ничего тебе не сообщив, могу выскочить замуж? Что это может быть правдой?” Я не знал, что ей ответить, не мог же я в самом деле сказать, что она человек совершенно взбалмошный, что к жизни она относится как к веселой игре, и когда мне сказали, что она вышла за узбека, я совсем этому не удивился. А после этого идти и проситься жить к ее родителям, согласитесь, было бы глупо. Я понял, что сказать ей об этом я не могу”.

“И что же вы ей сказали, коли не это?” — спросил Ерошкин. “Ничего. Кажется: “Вера, помоги мне, я запутался”. А она: “Я подумаю, приходи через два дня”. Матильда потом мне говорила, что больше всего Вера была оскорблена тем, что я позвал ее туда, где была Наташа, и еще она говорила Матильде, что, окажись соперница молодой и красивой, она бы не страдала так сильно, поняла, что устоять трудно, и посторонилась, уступила бы ей дорогу. А оказалось, что Наташа старше ее на целых восемь лет, чуть ли не старуха”. — “Ну, а дальше что было?” — спросил Ерошкин. “Дальше я явился ровно через два дня, без опоздания, она усадила меня на тот диванчик, где мы обычно с ней сидели, он рядом с их печкой, а Вера всегда любила тепло и, если было можно, садилась ближе к огню. Несколько минут мы так просидели, я был прямо с мороза и тоже хотел отогреться. Потом Вера мне вдруг говорит: “Вид у тебя, Дима, виноватый, и это меня трогает”, - я обрадовался, а дальше она повела себя со мной как всегда, так что я не знал, всерьез она это говорит или издевается.

Сначала встала и совсем как в театре говорит: “Дима, я любила тебя, боготворила, считала героем, которого любая девушка мечтает встретить на своем пути. Я смотрела на тебя с обожанием, чуть ли не молилась. Ради тебя я была готова на все. Свои чувства я приписывала и тебе. Ты ничего мне не говорил, это правда, но мне казалось, что это ясно по той радости, которую мы испытывали при наших встречах. Как же я обманывалась: твои чувства не выдержали и двухмесячной разлуки. Раньше в моих глазах ты был совершенством, а на поверку оказался жалок и слаб. Такой ты мне не нужен, прощай, уходи”, - и она рукой указала на дверь. По-моему, вначале она хотела мне сказать совсем другое, но ее опять повело. Ей вообще надо было стать не женой этого Берга, а писательницей; когда она так говорила, это было совершенно по-книжному”. — “Ну и что вы сделали?” — спросил Ерошкин. “А что мне оставалось? Я встал, кажется, помялся немного, все надеялся, она одумается, но она молчала, я и ушел”. — “И на этом вы навсегда расстались”, - сказал Ерошкин, он знал из дневников Веры, что это не так, но давал Диме возможность закончить разговор и был уверен, что он этим воспользуется. Однако Дима врать не стал. “Нет, — сказал он, — через месяц она приехала ко мне на работу в Лефортово, где я преподавал курсантам гимнастику. Курсы наши находились в великолепном старом здании, кажется, этот дворец построили еще для Екатерины. Он стоит четырехугольником, а внутри парк и тогда же, при Екатерине, посаженная аллея. И вот я иду по этой аллее к проходной и вижу, что впереди меня медленно прогуливается женщина в длинном сером жакете. Потом повернулась, пошла мне навстречу, я ее намного раньше узнал, чем она меня. Вера с детства была сильно близорука. Тому, что она пришла, я совсем не был рад. Говорить, что я ее давно заметил, мне не хотелось, и я сказал, что издали ее не узнал. Просто смотрю — идет красивая девушка.