Старая девочка

Когда Берга увели и Ерошкин остался в кабинете один, он понял, что первое, что он должен сделать, это спокойно обдумать то, что между ним и Бергом сегодня произошло. Преображение Берга своей стремительностью, да и не только ею, походило на чудо, оно сразу же изменило весь расклад Вериного дела, и смысл этого изменения Ерошкину пока еще не был ясен. Ему даже не было понятно, должен он вообще пытаться в этом разобраться или так и надо принять это как чудо и отойти в сторону. Все, что касалось Веры, в самом деле давно уже представлялось ему почти безнадежным. Как и Берг, он считал, что болезнь чересчур запущена и помочь ничем нельзя. Разве что сама Вера одумается и повернет назад; если же нет, чем бы они себя ни тешили — им конец. Иногда, может быть, сильнее всего после допросов Димы Пушкарева и особенно Корневского, надежда в нем просыпалась, но ненадолго, вообще же и он, и Смирнов были убеждены, что лучшее, что органы теперь могут сделать, — это не трогать Веру и молиться, чтобы она повернула.

Думая обо всем этом, он ни минуты не сомневался, что завтра с утра пойдет к Смирнову, расскажет ему, что было сегодня, и постарается умолить выполнить требования Берга, включая и право самому допрашивать подследственных. Он прекрасно понимал, что на такое серьезнейшее нарушение порядка дознания не только он, но и Смирнов сам дать санкцию не сможет; оставалось лишь надеяться, что влияния Смирнова на Коллегию и на их наркома Ежова на этот раз хватит. Дело считалось таким важным, а с другой стороны, странным, что Ерошкин надеялся, что Ежов разрешит то, что просил Берг, но до конца уверенным не был. Здесь везде, где только можно, надо было по десять раз подстраховываться, даже со Смирновым могли возникнуть сложности.

Правда, как подойти к Смирнову, Ерошкин знал. Ведь еще вчера он считал, что допрос Берга — пустая трата времени, и если бы не хваленая смирновская интуиция, если бы не фактический его приказ довести все с Бергом до конца, ничего бы этого не было. То есть и вправду отцом и матерью сегодняшнего успеха был Смирнов, и Ерошкин рассчитывал, что, если в нужный момент он это подчеркнет, Смирнов станет действовать с максимальным рвением. Пока больше надеяться ему было не на что. Ерошкин еще час провел в своем кабинете, выстраивая и по многу раз проигрывая каждый кусок завтрашнего разговора со Смирновым, потом понял, что разговор уже и так достаточно хорош и сейчас для его успеха куда важнее не шлифовать фразу за фразой, а пойти домой выспаться.

Он вышел с Лубянки, но садиться в свой третий номер трамвая не стал, а, как и два дня назад, дошел до бульварного кольца и там повернул в сторону Яузы. Это были места, которые он любил, те места, что Вера поминала почти на каждой странице своего дневника: здесь проходила едва ли не половина ее свиданий, и сейчас, после сегодняшнего допроса Берга, ему вдруг показалось, что он должен сюда пойти. Он не знал — для чего; к мистике он всегда был равнодушен и решил, что так и так перед сном ему полезно пройтись. Он гулял по Яузскому бульвару больше часа, сидел на той скамейке, на которой Берг любил сидеть с Верой, ничего особенного за это время не произошло, но теперь он окончательно убедился, что Берг — единственный, кто может им помочь.

На следующий день ровно к девяти часам утра Ерошкин был в Управлении. Он отлично выспался, первый раз за всю неделю, был бодр, пожалуй что и весел. У Смирнова на этот час не было назначено никаких срочных дел, и принять Ерошкина он согласился сразу же. Это был добрый знак, и Ерошкин даже подумал, что к двенадцати часам, когда должны привести Берга, он уже сможет доложить тому, что сказал Смирнов. К сожалению, разговор с самим Смирновым Ерошкин провел далеко не так хорошо, как рассчитывал. То ли он чересчур тщательно готовился, ему вообще лучше удавались импровизации, и перегорел, то ли его сбило, что, когда он вошел, Смирнов был не один: с ним за чаем сидел другой заместитель Ежова, Гагулия. Гагулия прослушал только начало, ничего важного, потом ушел, но Ерошкин уже нервничал и правильно подчеркнуть роль Смирнова явно не сумел. Все—таки Смирнов в конце концов согласился, что необходимо использовать этот шанс, и обещал в течение недели переговорить с Ежовым. Своим энтузиазмом Ерошкин, однако, заразить его не смог. Наоборот, Смирнов посоветовал ему, пока не станет ясен исход разговора с Ежовым, вообще не вызывать Берга. Впрочем, на этом он не настаивал.