Старая дорога

Но он ничего не видел, он не помнил себя в безумной злобе, которую до сих пор сдерживал, маскируя ее улыбкой. Они катались по полу, переворачивая стулья, столы; Хурд тяжело всхлипывал; платье висело на нем клочьями. Они вскочили на ноги. И, наконец, Клифтон нанес решительный удар. Хурд не потерял сознания и, лежа на полу, заплывшими глазами с ненавистью смотрел на врага. Клифтон поднял перевернутое кресло и подтащил к нему Хурда. Понадобилось напряжение всех сил, чтобы поднять огромную тушу в кресло, но эффект получился потрясающий.

Хурд — эти двести фунтов бесформенного оплывшего мяса — не был ни страшен, ни даже противен, а только чудовищно смешон. Клифтону доставляло величайшее удовлетворение то обстоятельство, что Хурд, очевидно, прекрасно сознавал, что произошло, вполне отдавая себе отчет в том, какое он представляет собой неописуемое зрелище, и в то же время даже рукой пошевелить не мог.

Клифтон повернул к дверям. Пальцы плохо слушались его. Он отпер дверь и, выйдя, запер ее за собой. Тут же опустился на ближайший стул. У него кружилась голова. (Хурд ударил его по голове ножкой сломанного стула). «Как некстати», — подумал он.

Он слышал, что тут же, в комнате, стучит маятник часов, но стрелок рассмотреть не мог. Он видел, что лучи солнца врываются в раскрытое окно, но столы и стулья, отделявшие его от окна, расплывались в тумане.

Он закрыл глаза руками и ждал.

Минуты протекали. И вдруг его привело в себя нечто неожиданное, пугающее.

Взрыв хохота! Негромкий. Девичий смех, может быть — женский; определенно музыкальный и приятный. Клифтон вскочил на ноги. Изумительней всего было то, что смех слышался из кабинета Ивана Хурда.

Смех не повторился. Клифтон слушал, затаив дыхание, и немного погодя из-за двери кабинета лесного короля донесся к нему веселый голос; он отчетливо расслышал слова:

— О, мистер Хурд, какой вы смешной!

Глава V

Если бы в комнате Хурда раздался женский визг, это было бы естественно: женщины часто визжат, даже без особого повода, — из-за мыши, обрызганного платья и прочего, — но… смех\

Он шагнул к дверям. Первым его побуждением было войти в кабинет, но он одумался, учтя значение присутствия женщины в комнате Хурда. Он слышал, как она ходила по комнате… Потом смех повторился. Не громкий, отнюдь не истеричный, а мягкий, с оттенком юмора, своей непосредственностью напоминавший журчание воды по камешкам.

Положение принимало неожиданный оборот. Он заметил, что кабинет Хурда был крайней угловой комнатой. Попасть туда и выйти оттуда можно было только через главный ход. Разве кому-нибудь вздумалось бы карабкаться с улицы на седьмой этаж? Отсюда следовал вывод, заставивший Клифтона осторожно отойти от дверей: в комнате, примыкавшей к кабинету, все время скрывался свидетель его схватки с Иваном Хурдом. Особа эта была молода, судя по ее голосу. Она сидела у Хурда, когда последнему подали его записку, в которой он просил лесного короля уделить ему пять минут для важного сообщения. Хурд попросил свою гостью подождать в соседней комнате, откуда она слышала и видела все, от мелодраматичного начала до фарсового конца. Теперь она вошла и, увидев Хурда, не ужаснулась и не испугалась, а дала волю своему чувству юмора, для женщины совершенно необычайному!

Да, мир меняется, и меняется быстро. Многое он повидал за последние десять лет. Женщины стали иными. Большинство не отвечает уже идеалу вечно женственного. Они курят, вступают в прения в общественных местах, участвуют в политической борьбе и обязательно стригут волосы. Они с одинаковым успехом дают человеку в ухо и разражаются слезами. Плачут вообще меньше прежнего, а борются больше, и слезы у них зачастую являются не столько проявлением слабости, сколько дипломатическим приемом. Ничего нет удивительного, если у них развивается и не свойственное им раньше чувство юмора.

Вот почему незнакомая девушка смеялась над Хурдом, с тайным сочувствием думал Клифтон, спускаясь в лифте на улицу. Она вполне здраво отнеслась к происшедшему событию. Мир не перевернется вверх тормашками от того, что Иван Хурд на время выбудет из строя. Он смутно представлял ее себе маленьким мужественным существом. Непременно — маленьким! С высоким ростом не вязался бы такой смех. И волосы у нее не стриженые. У стриженых не бывает такого голоса.

Пока он спускался в лифте, у него кружилась голова, двоилось в глазах, и он, как подвыпивший человек, старался держаться особенно прямо. Прислужница при лифте проводила его усталыми глазами, когда он завернул в коридор. Лицо у него было бледное, как полотно; на лбу выступали капли пота. Девушка, хотя и стриженая, с участием глядела ему вслед.

— Этот парень не под мухой, — сказала она кому-то. — Он не пьян, а болей.

Выйдя на воздух, Клифтон глубоко вдохнул и несколько минут простоял, опершись о стену. Потом медленно пошел по улице. Было шесть часов, когда он зашел в невзрачное кафе и потребовал стакан крепкого чаю.