Старая дорога

Чебыкину рассказывали, что Крепкожилин иногда остается на ночлег в лечебнице, и он решил, что именно здесь, когда главарь смутьянов останется один, а ватажники заснут, и следует его арестовать — ночь оборонит от неприятностей. А жилье Лихачева обыскать можно и наутро, как и полагается — с понятыми.

Еще в уезде, выслушав донесение волостного старшины о беспорядках в Синем Морце и убийстве Ляпаева, Чебыкин решил, что Крепкожилина надо немедля взять под стражу. Но после осмотра места происшествия и, главное, разговора с плотовым и Глафирой Андреевной исправник понял, что убиение промышленника и погром его промысла совершены разными людьми и по разным мотивам. После такого заключения ротмистр не спешил с арестом, потому как знал, что такие идейные, как Крепкожилин (в чем он удостоверился при встрече с ним в мазанке Лихачева), не скрываются, стоят до последнего, а потому и выжидал и наконец-то выждал удобный случай, чтобы исполнить свое намерение тихо и без осложнений со стороны единомышленников Андрея.

Удивила Чебыкина Глафира. Между ласками, а отдается она плотским страстям самозабвенно, Глафира не раз заступничала за Резепа, чем еще больше настораживала исправника, Правда, она больше нахваливала его как редкостного мастерового. И Чебыкин поначалу поверил ей, но после направление его мыслей несколько изменилось: он-то, исправник, вскорости убудет в уезд, а Глафира в этой глуши останется одна? Нет, не такая она женщина, чтоб терять время попусту. Тигрица! И тут Резеп очень даже кстати. Могучий мужик, такой не скоро излюбится. А плут, надувала, каких редко встретишь. Всегда готов услужить, улыбка на лице постоянно, а в глазах страх. Чебыкин поначалу заподозрил его в убийстве Ляпаева, но Глафира постаралась рассеять эти сомнения, и тогда исправник махнул рукой: мертвого и так и этак не воскресить.

А вот к Андрею Крепкожилину, Чебыкин это чувствовал, было у Глафиры особое отношение. Да, Крепкожилин бунтовщик, уверяла она, он затеял смуту, но человек твердый, порядочный и беседовать с ним интересно.

Однако вчера неожиданно и с раздражением в голосе попросила:

— Уберите его отсюда. Видеть не могу. Опять булгачить начнет.

— Вам, Крепкожилин, будет предъявлено обвинение в подстрекательстве к бунту, беспорядкам. Ваши сообщники подозреваются в убийстве хозяина. — Чебыкин говорил сухим резким голосом. — Не скрою: положение ваше не из легких.

— Винить можно, уличить нужно.

— Докажем!

— Вам не привыкать к подлогам и к ложным свидетелям. Такие найдутся, лишь бы платили.

— Замолчи! — Чебыкин стукнул кулаком о столешницу. — Выводите!

— Гринь, а Гринь!

— Ты че?

— Послушай, у Андрея Дмитрича шумят что-то.

Брат и сестра затихли. За стенкой скрипели половицы, разговаривали, хлопали дверцы шкафа, что-то стеклянное, ударившись о пол, зазвенело, потом кто-то закричал.

Гринька сорвался с постели и вышмыгнул за дверь. Ольга затаилась. Но услышала наруже возню и выглянула в дверь. Двое дюжих охранников навалились на тощего долговязого Гриньку, скручивали ему руки, а в сторонке в окружении полицейских же стоял Андрей и говорил:

— Не ввязывайся, Гринька. С ними надо иначе. Ты пока запомни все, не забывай.

— Уводите, — раздраженно скомандовал Чебыкин, и Андрея подтолкнули.

— Андрей Дмитрич! — исступленно закричала Ольга и бросилась вдогонь. Но и ее схватили цепкие, привычные к разбойному делу мужские руки.

— До свидания, Оля!

— Андрей Дмитрич, я буду вас ждать, я буду… — жесткая волосатая рука закрыла ей рот, мешала дышать. Захлебываясь слезами, Ольга в бешенстве пыталась укусить эту гадкую руку, досказать несказанное, но ее вслед за Гринькой втолкнули в лечебницу.

10

Глухой ночью, отослав Андрея в уезд под конвоем двух полицейских, ротмистр Чебыкин отпустил оставшихся отдыхать, а сам в сопровождении охранника возвращался в ляпаевский дом. Все мысли исправника были о молодой обольстительной хозяйке. Он живо представил себе, как прокрадется сейчас в ее уютную, с устойчивым запахом «Джоконды» спаленку, как знойно обнимет его Глафира Андреевна, как неутомимо будет ласкать, как…

— Ваше благородие, — прервал его мысли сопровождающий, — никак, шум на ватаге?

Чебыкин остановился. Отключенный от сладостных мыслей, а потому вновь обретший способность воспринимать окружающий его мир, он уловил невнятный шум голосов со стороны промысла, визгливые выкрики. Досада охватила его.

— А ну, пойдем.

Чебыкин, а с ним и охранник спешным шагом пошли вдоль улицы. На подходе к Ватажке им повстречался бегущий навстречу человек. Ни Чебыкин, ни его спутник не успели разглядеть его, как он метнулся в сторону и исчез за углом.

То был Гринька. Он признал пристава, оттого и поспешил убраться подобру-поздорову.

Несколькими минутами раньше, едва охранники ушли дрыхнуть в контору, Гринька кинулся в казарму, отыскал в темноте спящего Ивана Завьялова, зашептал:

— Дядь Вань, Андрея Дмитрича арестовали.

— Где он сейчас?

— Не знаю.

Проснулись мужики на соседних полатях, заволновались.

— Тихо, мужики, — сказал Иван Завьялов — Айда все наружу. А ты, Гринь, мигом к Илье. Буди его, Макара, Кумара, всех, кто есть…