Старая дорога

Была Ольга доверительна к людям. Даже Резепа в первое время считала добрым и порядочным человеком, была с ним, как и со всеми, улыбчивой, ласковой. Плотовой понял ее отношение по-своему, и, не вернись Гринька домой вовремя, неизвестно еще, чем бы кончилась вся эта история.

Теперь Резеп даже не замечает Ольгу — до́бро Гринька отучил его, да и сама Ольга на совесть постаралась, отваживая неудачливого любовника мокрой половой тряпкой.

В первый раз она увидела Андрея из окна казармы, когда он ходил в конторку к Ляпаеву договариваться насчет работы. Это уже после от брата она узнала, что привело его на промысел. Гринька же и сообщил, что Андрей будет работать тут и что от казармы ему отгородят помещение для медпункта.

Вскоре и правда Резеп привел двух плотников. В торцовой части казармы они поставили загородку и пробили отдельную дверь. А еще через день заявился Андрей и велел плотникам сколотить стол, скамейку и койку.

Поначалу он ничем ей не приглянулся, и запомнила она его просто оттого, что появился на промысле новый человек, и даже не признала в нем младшего сына тихой и доброй тетки Меланьи. Но в тот день, когда Андрей распоряжался плотниками и, проходя мимо нее, поздоровался, она оробела от его пристального взгляда и весь день и последующие дни не могла забыть его.

Вскоре, однако, он зашел к ним, когда она готовила обед — жарила окуней. Постучал, а переступив порог, вежливо поздоровался.

— Здравствуйте, — она от растерянности уронила нож, и прежде чем успела опомниться, он наклонился и поднял его с пола.

— Нож упал — гость заявился. Одна?

— Да. — Ольга пыталась скрыть смущение. — Гринька в выходах чанья зачищает. Там и найдете его. А то — сейчас обедать заявится.

— Ты мне, Оля, нужна. — Андрей почуял ее состояние и мягко улыбнулся. — Может, присесть дозволишь? Ноги-то не казенные.

— Ну конечно же, сюда вот, сюда, Андрей Дмитриевич. — Она обмахнула табуретку пестрым цветастым передником и поставила возле, а сама все гадала, по какому такому делу понадобилась.

— Ты знаешь, что я теперь тут работаю?

— А как же? — живо отозвалась она и сама же застеснялась ненужной порывистости.

— Садись-ка да слушай.

— Сейчас, я рыбу только посмотрю, а не то подгорит… — Ольга ножом перевернула на сковороде подрумянившихся окуней. — Че это я спонадобилась, Андрей Дмитриевич?

— В помощники хочу взять тебя.

— Да что вы, смеетесь.

— Я серьезно, Оля. На каждом промысле хочу обучить по человеку, кто мог бы оказывать первую помощь. Вдруг что случится…

— Дак кто же сумеет-то, окромя вас?

— И ты сможешь.

— Не, полы вымыть, прибраться — я с великим удовольствием. А в этом деле — ни бельмеса.

— Обучу. И как раны перевязывать, и что от сердца дать, от головы, — мягко настаивал Андрей.

Ольга слушала его несколько суховатый голос и все думала, что сейчас он скажет что надо и уйдет. А ей не хотелось, чтоб он уходил, и поэтому она не соглашалась, хотя давно уже согласилась и радовалась, что он будет встречаться с ней, учить ее. Она бы сейчас ни за что не смогла объяснить, откуда явилось в ней такое желание, но то, что это желание есть, было бесспорным.

— Не сумею я, Андрей Дмитриевич, — по-прежнему упорствовала она, желая оттянуть то время, когда он уйдет.

Он видел, что Ольга согласна, но не понял ее уловки и потому собрался уходить.

— Договорились, Оля. Вот Ляпаев привезет аптечки, и тогда займемся. И не возражай.

После его ухода Ольга метнулась к окну и краешком глаза посмотрела вслед ему. И весь этот вечер была рассеянна и отвечала Гриньке невпопад.

5

Вечерами, возбужденные предчувствием близкой весновки, мужики собирались у Кумара. Он всегда был рад людям, поил их чаем, занимал разговорами. Впрочем, затравка нуждалась лишь вначале, потом — слушай не переслушаешь: у каждого было что-то наболевшее, о нем говорили, советовались, спорили.

Сегодня и Андрей зашел на огонек. К Илье с Тимофеем поначалу наведывался, но мазанка была запертой, и тогда, догадавшись, куда девались мужики, он направился к Кумару.

Кумар, не ожидавший такого гостя, оторопел, но растерянность была минутной. Да и мужики приходу Андрея были рады, усадили на кошму, искусно скатанную самой Магрипой. Хозяйка подала чай — круто заваренный и чуть побеленный молоком.

— Вот чай у вас хорош! — отпивая мелкими глотками, сказал Андрей.

— Хорош-хорош, — согласился Кумар, все еще с недоумением посматривая на него, потому как он был для Кумара человеком не ихним, далеким и от его жизни, и от жизни таких, как Илья, Макар, и им подобных. Андрей — один из Крепкожилиных, и этим все сказано.

— Как себя чувствуешь? — спросил Андрей Тимофея.

— Все в порядке. — Тимофей затянулся дымом самокрутки, сказал после короткой паузы: — Очень благодарен вам, Андрей Дмитриевич. В долгу перед вами.

— Пустяки. Все мы в долгу друг у друга.

— Если бы так, — засомневался Макар.

— Больше болтают, а как дело — в кусты.

— Двуличных хоть отбавляй.

— Это верно, — подтвердил Андрей. — Насмотрелся я на таких в городе. И чем выше начальство, тем больше лжи и несправедливости. Раз к губернатору попал, с делегацией.

— Вон как!