Старая дорога

А тут еще Максут. Он для Андрея не просто больной. Тут куда сложнее: чувствует он и свою причастность к тому, что случилось с Максутом, хотя его непосредственной вины конечно же нет. Максут болел давно, чахотка врожденная. Но вспышка сейчас у него после случая на промысле, когда Максут сильно простудился, пролежав на снегу. Вот эту вину отца Андрей и принял на себя, как если бы он сам бесчеловечно обошелся с уже больным человеком. Потому-то Андрей и заторопился к Садрахманову жилью, едва осмотрел людей на Малыкском промысле. В догадках своих Ляпаев был прав: ватажники подтвердили, да плотовой тутошний и не отрицал, что пьют они воду с реки.

— Не барышни, — с улыбкой на квадратном щетинистом лице сказал он, и эта улыбка так не шла к его плоскому широкому лицу, что сразу же вызвала неприязнь.

— Будьте добры сейчас же вскипятить воду и приготовить отвар черники. Вот, — Андрей вытащил из саквояжа несколько пачек сухих ягод. — У вас баки есть?

— Есть, в чулане где-то, — неохотно отозвался плотовой. — Так ить избаловать недолго. Че им, ватажникам, исделается, ты глянь-ко на их морды разбойничьи. Их кислотой пои — ниче не исделается… А воду отчего же не вскипятить. Можно и отвар приготовить, только пустое все это…

— Я освободил троих от работы. Сильное расстройство…

— Как это освободил? — перебил плотовой. — Кто им за безделье платить-то будет?

— По закону — хозяин промысла. Но в данном случае — вы, потому что вина ваша.

— Ты это брось, — с угрозой сказал плотовой. — В уговоре сказано, что за прохворные дни платы нет.

— Через два дня я приеду, проверю, что сделано. И если все будет по-прежнему…

— Проверяй, проверяльщик нашелся.

Подумалось Андрею, что плотовой ровным счетом ничего не сделает, потому как слова доктора для него не закон, и рабочие, конечно же, как и прежде, будут пить взмученную верховую воду, особенно опасную для здоровья. И тогда он, разозлившись на плотового, выкинул последний козырь:

— Между прочим, Ляпаев просил передать, что выгонит в три шеи, если в путинное время промысел останется без людей. — Сказал так Андрей и порадовался, потому что квадратное лицо плотового вдруг вытянулось — подбородок отвис, и сам он засуетился, и голос стал заискивающе-просительным.

— Ну, зачем так, Андрей Дмитриевич, дорогой… — взмолился он. Вот как: и дорогой, и имя-отчество враз вспомнил! Есть же люди, понимающие только силу и глухие к добрым человеческим словам.

— Ты уж того… Мамонту Андреичу не доводи, как все было. Приезжай-ка, хоть завтра. Все будет исполнено, а этим больным заплачу, свои отдам… Андрей Дмитрич, не губи.

…Андрей отпустил шкот. Парус, потеряв упругость, затрепыхал в бессилье, пока Андрей не обронил его вместе с реей на закрой. Бударка медленно подошла к яру. И едва он спрыгнул с лодки на землю и накинул чалку на кол, из землянки вышел Максут. Андрей догадался скорее, чем узнал его. Смертельно изнурительная болезнь до неузнаваемости состарила и вконец высушила Максута, выжелтила его лицо, как ветловый лист первыми заморозками. Он мелко и еле слышно покашливал и кивал Андрею головой — узнал его.

— Садрахман нет, на лов пошел, — хриплым слабым голосом сказал он.

— Как дела? — спросил Андрей и тут же в мыслях обругал себя за бестактность.

— Мала-мала ходим. Помирать нада.

— Поживем еще, — фальшиво бодрился Андрей.

Максут ничего не ответил, но глядел на реку, часто-часто моргая слезящимися глазами, и, кажется, не слышал обращенных к нему слов.

Андрей что-то еще говорил ему, по-прежнему пребывавшему в скорбном молчании, старался расшевелить мужика, пока не дошла до его понимания простая и страшная мысль: Максут сознанием уже не на земле, а там, куда должен скоро уйти, и земные хлопоты, слога утешения ему уже без всякой надобности. И деньги, которые Андрей хотел отдать ему, — тоже. Максут посмотрел на них и вроде бы даже не понял. Помолчав некоторое время, сказал:

— Садрахман отдай. Скоро ему нужна будет.

…Возвращался Андрей с тяжелым сердцем. И уже не радовала его ни сумасшедшая скачка легкой бударки, ни белопенные волны, ни броская зелень ветловых лесов вдоль протоки, ни яркое солнце над плесом. Мимо с промыслов серединой реки легко пробегали порожняком ловецкие лодки. Груженные рыбой лодки, прячась от ветра, жались к лесистому берегу. Андрей мельком видел их, но даже не примечал, кто и куда держит путь, мысли его были по-прежнему заняты Максутом, его хворью, виновностью близких ему людей — отца и брата — в Максутовой беде, в его неминуемой и близкой смерти.

От тягостных дум его отвлекли шум голосов, выкрики. Андрей обернулся на гуд и увидел чуть впереди, по ходу лодки, большое скопление ловецких бударок вокруг каравана рыбниц, приткнувшихся к яру у ветлового леса. Мужики, стоя на палубе головной рыбницы, о чем-то горячо спорили. Судя по взмахам рук и нервным выкрикам, дело шло к потасовке. Проехать мимо Андрей конечно же не мог и направил бударку к каравану.

8

В утро этого же дня, несколькими часами раньше, Яков Крепкожилин, потягиваясь со сна, встал с постели, и прежде чем выйти на плот, разбудил жену.