Старая дорога

— Насчет баб помолчал бы хоть, — оборвал его Ляпаев. — Нечего овечкой прикидываться. Да и лучше, если бы он по бабам шастал да девок портил. Где он?

— У себя, на пункте.

— Покличь, — коротко приказал Ляпаев, но, едва Резеп кинулся к двери, вернул: — Погодь. Ты здесь пока побудь. — И вышел из конторки.

Что заставило Ляпаева вдруг подняться и пойти в медпункт, а не дождаться строптивого лекаря в конторке, где и отчитать его как положено, он и сам бы не мог объяснить. Видимо, сильное возбуждение не позволило оставаться в бездеятельном ожидании. Но так или иначе, Ляпаев зашел в лечебню и потом сожалел об этом. Андрей был не один. Спиной к дверям, раздетый до пояса сидел на табуретке белотелый крепыш. Андрей выстукивал спину, прислушивался к глухим звукам, а потому недовольно обернулся, когда хлопнула дверь. Ляпаеву пришлось не по нраву, что врач не засуетился, когда увидел хозяина, даже не предложил сесть, а продолжал осматривать больного.

Ляпаев подошел к ним поближе, бесцеремонно развалился на койке, застланной простынкой, и с молчаливой, злой усмешкой уставился на полураздетого квадратного в теле русоголового мужика, покорно согнувшегося в пояснице.

— И этого освобождать будешь?

— По всей вероятности, нет. Пока дам порошки от простуды, да горчичники на ночь поставим. Просквозило. — Андрей с первых же слов Ляпаева понял, чем вызвано его появление здесь и к чему ведет он разговор. А потому отвечал сдержанно и пространно.

— Ежели и таких в постель, работать кому? На нем воду возить можно! — начал заводиться Ляпаев.

— Сначала надо запрячь, — отозвался русоволосый.

— Что?

— Запрячь, говорю, надо сначала, чтоб воду-то возить, — невозмутимо пояснил крепыш и обернулся.

— Что встреваешь? Кто такой? — осерчал Ляпаев.

— Иван Завьялов, из пришлых, — твердый взгляд зеленоватых глаз покоробил хозяина.

— Ты, гляжу, не только из пришлых, а и из ушлых, — сострил Ляпаев. — Словоохотлив. Так вот, как пришел, так можешь и убираться. — Он решил сразу же поставить этого хама на место, припугнуть, чтоб, держал язык за зубами.

— Можем и уйти. Нас двое с братом. Да и мужики некоторые уже поговаривали о том же.

Вот как! Ну шельма, в самую болячку попал. Дать бы раз в нахальную рожу, совсем обнаглел. Вскипел Ляпаев нутром, взъярился, но, помня дело, переломил себя, ибо понял, чем может обернуться несдержанность. Попробуй-ка найти людей сейчас, в разгар путины. Пришлых нет, после кайма лишние отхлынули на другие ватаги да в город, а свои, сельчане, на лову.

— Ну-ну, — помрачнев лицом, буркнул он и Андрею: — Гриньке велю на работу выходить. А впредь без моего согласия…

— Хорошо. Но Гриньке никак нельзя. Организм молодой, заразлив. Может плохо кончиться. Рана открытая. Рука по локоть покраснела. Не может он, Мамонт Андреич.

— Сможет, — Ляпаев резко поднялся. — А нет — так расчет. А ты не в свои дела не встревай.

— Не надо так, хозяин, — вмешался русоволосый, натягивая парусиновую ловецкую робу. Он стоял у двери, готовый уйти, но не ушел, потому как понял, что Андрею трудно одному и нужна поддержка. — Оставь, хозяин, мальца. Мы за него постараемся. А ему расчет, так и мы уйдем. Это я вам обещаю. — И ушел.

— Откуда этот?

— Иван Завьялов? С верхов, я точно не знаю.

— Смутьян! — И тоже вышел, резко хлопнув дверью.

14

Андрей ликовал: сломали Ляпаева, теперь Гриньку он не тронет, да и вообще будет осторожней. Ай да Иван! Ай да Завьялов! Как он жестко разговаривал с хозяином. Сколько достоинства и силы в его словах!

Неправду сказал Андрей, что ие знает, откуда забрел сюда этот пришлый человек. Знает. Но не сказал — незачем знать Ляпаеву про Завьяловых.

С братьями Завьяловыми Андрей повстречался на медосмотре. Они вошли вдвоем.

— Здравствуй, доктор. Мы Завьяловы.

— Слыхал, сказывали.

— Ну и добре. Раздеваться али как?

— До пояса. — Андрей, пока Завьяловы снимали полушубки и рубахи, смотрел на них и дивился, как могут быть непохожи братья.

Старший, Иван, кряжистый, телом белый, как женщина, глаза зеленоватые, а волосы на голове — русые, с ржавым отливом. Был он суетлив, охоч до слов.

— Родные? — поинтересовался Андрей.

— Однокровки, один отец, одна мать, — с готовностью отвечал Иван. И пошутил: — А может, звонарь виноват — слишком уж разные мы но обличию. Звонарь-то вылитый солнышко был — на звоннице выцвел, видать. А брательник — так тот с родителем как две капли схож.

Первым подошел Алексей, меньшой. Был он, в противоположность Ивану, черняв, худ, молчалив. Андрей долго выслушивал его: насторожили впалая грудь и частое мелкое покашливание. Однако ничего серьезного не выявил — не иначе как в долгой дороге застудил горло.

С того дня истекло немало дней. Встречаясь с Андреем, Завьяловы здоровались, как с давним знакомым, причем Иван непременно с прибаутками, Алексей же лишь кивал головой, по-женски слабо жал протянутую ладонь и стремился отойти.

Открылись Завьяловы уже в путинные дни, когда Андрей вечерами стал задерживаться в медпункте. Иван пришел один и сразу же — о деле. Чувствовалось: не хотел он долго задерживаться у Андрея, чтоб не вызвать подозрений.