Старая легенда

— Я не слабонервная барышня, но тоже был близок к обмороку, — сознался молодой археолог.

— Понимаю.

— Но, прежде всего, меня поразила не его красота, а сила его взгляда, — объяснил Гонкур. — Потом я удивился его красоте, а уж в последнюю очередь я осознал, что его глаза меняют выражение.

— Они не меняют выражения, — сказал старик. — Всё дело в том, что портрет рисовал очень талантливый художник, который сумел передать все чувства, присущие его модели. Если тобой владеет какая-то мысль, и ты посмотришь на портрет, глаза Нигейроса ответят твоей мысли, потому что ты ищешь в них лишь одно определённое выражение. Потом ты начинаешь думать о другом, и тогда из всего многообразия чувств в лице Нигейроса ты вновь бессознательно выбираешь одно-единственное чувство, наиболее подходящее для ответа на твою мысль. Какое выражение ты уловил сначала?

— Пожалуй, насмешку.

— О чём ты в это время думал?

— Ни о чём не думал. Я примерял шляпу, которую нашёл в комнате. Мы с Медасом ещё посмеялись над её внешним видом, предположили, что это шляпа Нигейроса, и решили, что мне она идёт больше. Потом я подошёл к зеркалу и над плечом своего изображения увидел лицо Нигейроса. Его портрет в это время осветил Медас.

— Разумеется, только насмешку ты в тот момент и мог уловить, — удовлетворённо сказал старик. — Этому негодяю вообще свойственно выражение злой насмешки.

— А потом я заметил, что его взгляд стал суровым.

— А как же иначе? — засмеялся старик. — Зачем же ты взял его шляпу? Никому не понравится, когда без спросу берут чужие вещи.

— Это, правда, его шляпа?

— Да. Некоторые вещи Нигейроса уцелели и были увезены из замка, а потом попали в этот дом. Я сам когда-то в далёком детстве надевал его шляпу, брал в руки его гитару, закутывался в чёрное и поражал мальчишек-соседей, а ещё больше — своих сестёр, — объяснил господин Вандесарос.

— Потом глаза Нигейроса приняли задумчивое, даже мечтательное выражение.

— Ты посмотрел на гитару, — догадался старик.

— Да.

— Музыкантам часто приписывают особую мечтательность, вот ты и уловил это выражение в его глазах.

— Потом он посмотрел на нас вопросительно и очень недоброжелательно, как на незваных гостей, а потом усмехнулся, — вспомнил Гонкур и спросил. — Почему он усмехнулся?

— А почему бы ему не усмехнуться, если вы правильно отгадали его мысль? — хохотнул старик.

Гонкур пристально и подозрительно посмотрел на друга.

— Откуда ты знаешь его мысли, дед? — осведомился он.

— Дорогой мой, даже если бы ты был не человеком, а картиной или пнём, то ты поневоле подумаешь: "А зачем эти люди заявились ко мне глубокой ночью?"

Старик засмеялся, а потом добавил.

— Если говорить серьёзно, то вы сами выдумали вопрос Нигейроса, исходя, так сказать, из собственного опыта общения с праздношатающимися зеваками, а потом уловили присущую Нигейросу усмешку. Вот вам и показалось, что сперва он нахмурился, а потом усмехнулся. Всё очень просто. А вся сложность всего лишь в том, что художник оставил слишком великое произведение, чтобы на него можно было смотреть спокойно.

— И кто же этот художник? — поинтересовался Гонкур. — Манера письма так необычна, что я могу определить возраст портрета только по одежде модели.

Глядя прямо в глаза молодому человеку, старик торжественно произнёс:

— По преданию, портрет написал сам Нигейрос.

Гонкуру стало не по себе.

— Значит, он ещё и рисовал?

— Как тебе сказать… — замялся господин Вандесарос. — Если судить по портрету, он был самым талантливым художником из всех, кого мы знали и знаем, но… это всё, что он написал.

— Только один портрет? — удивился Гонкур.

— Он оставил лишь этот портрет. Ни одного рисунка, ни одного наброска, ни одной картины больше найдено не было. Не обнаружили даже красок и кистей.

— Уничтожил? — предположил молодой человек.

— Возможно. Но если это так, то как художник он не только талантлив, но и гениален и… жесток, — тихо, почти благоговейно проговорил старик.

Гонкур покосился на своего друга.

— Почему гениален?

— Потому что он оставил самое совершенное своё творение и уничтожил всё, что могло бы умалить значение его шедевра.

— Дед, ты что-то путаешь, — возразил Гонкур. — Если это шедевр, то и прочие работы должны быть хороши.

— Хороши, но и только, — убеждённо проговорил старик. — Второй такой шедевр не создашь. Представь, что ты повесил рядом с ним другую картину, пусть даже она будет почти столь же хороша. Что же произойдёт? Люди начнут сравнивать два полотна, находить достоинства и недостатки и… сила портрета померкнет, потому что сразу будет видно, что это всего лишь необыкновенно удачная работа человека, у которого есть и менее удачные вещи.

— Довольно туманное рассуждение, — поразмыслив, сказал Гонкур, — но я готов принять твою теорию. — Теперь объясни, почему, если Нигейрос уничтожил другие свои работы, он жесток? Потому что лишил этих работ мир?