Старая Москва. Старый Петербург

По словам иностранцев, в такие дни вся Дворцовая площадь была запружена каретами и другими экипажами; толпы народа тоже многочисленными группами собирались поглядеть на прибывающих шестерней вельмож. Полиция исполняла свою обязанность при помощи палочных ударов, раздаваемых налево и направо. На лестницах от толпы слуг доступ в покои делался почти невозможным. Глухой шум и говор в покоях стоял неумолкаемый, и только стихал он тогда, когда появлялась императрица, с удалением же монархини опять все снова приходило в беспорядок и комнаты снова оглашались гулом громкого разговора на разных языках. В екатерининское время пышность двора и разнообразие характерных костюмов разных инородцев заставляли каждого превратиться в зрение. Блеск драгоценных камней и воинственный вид покрытых орденами мундиров смущал многих и приводил в робость.

Во время балов играл придворный оркестр под управлением капельмейстера Галуппи[398]. На малых собраниях играл на скрипке Диц, на виолончели Дельфини, на арфе В. Кардон, на фортепиано Ванжура. На эрмитажных собраниях государыня всегда являлась в русском платье; ее примеру следовали и все приглашенные дамы. Здесь уже господствовал русский язык. Каждый гость занимался чем ему угодно было. Кто играл в жмурки, кто в билетцы, кто ворожил, гадал, играл в веревочку, кто читал стихи и т. д. Любимой игрой, как мы уже выше говорили, была литературная в мысли; но как только государыня замечала, что гости начинали писать колкости и личности, то тотчас брала перо и зачеркивала написанное. Всякое стеснение, всякая церемония были изгнаны из общества; особенно запрещено было государынею вставать со стула перед нею, и тот, кто не исполнял этого, нес штраф по червонцу в пользу бедных или выучивал шесть стихов из «Телемахиды». Рассказывают, что Л. А. Нарышкин чаще других подвергался этому наказанию. Читал же он стихи Тредьяковского с таким пафосом, что вызывал всеобщий неудержимый смех. Вельможи со способностями выделывать различные гримасы и изменять свою физиономию особенно ценились на этих вечерах и получали в шутку разные военные чины. Так, барон Ванжура вместе с кожей спускал до бровей свои волосы и, как парик, передвигал их направо и налево; за это качество он получил там звание капитана. Сама государыня тоже умела спускать правое ухо к шее и опять поднимать его вверх; за эту способность она числилась только поручиком. Безбородко превосходно представлял картавого.

Собрания эти происходили в той комнате, где теперь хранятся эскизы и рисунки Рафаэля и других великих художников. Эта уединенная комната дала Эрмитажу свое имя. Из этой комнаты был выход в так называемую Алмазную комнату, в которой по повелению императрицы были собраны из всех дворцов и кладовых и из Московской Оружейной палаты разные редкости из финифти и филиграна, агата, яшмы и других драгоценных камней. Тут поместили все домашние уборы русских царей и бывшие у них в употреблении вещи: часы, табакерки, кувшины, зеркала, бокалы, ножи, вилки, цепочки, солонки, чайные приборы, перья, букеты. Из таких редких вещей здесь хранились: филиграновые туалеты царевны Софии Алексеевны и царицы Евдокии Лукьяновны; хрустальный кубок императрицы Анны Иоанновны; серебряная пудреница Елисаветы Петровны; золотая финифтяная чарочка царя Михаила Феодоровича; часы, служившие шагомером царю Алексею Михайловичу; модель скромного домика, в котором обитал Петр Великий в Саардаме; кукла, одетая по-голландски, – это была копия с хозяйки дома; изображение Полтавской битвы и морского сражения при Гангоуде, выточенное резцом Петра; табакерки, шашки и наперсток работы Екатерины. Позднее все эти достопамятности были расставлены по галереям Эрмитажа. Первой из этих галерей считалась та, которая примыкала к южной части висячего сада. Все три галереи были со сводами и имели около трех сажен ширины и четыре вышины; окна выходили только в сад. Из первой галереи выстроен на своде переход через переулок в придворную церковь Зимнего дворца. Вторая галерея, западная, примыкала к застройке флигеля, через который государыня из внутренних покоев ходила в Эрмитаж. По обеим сторонам дверей находились вазы из белого прозрачного мрамора с барельефами, на подножке цветного мрамора, в 4 фута вышины. Подле них стояли два женских портрета в восточных нарядах, в подвижных рамах. Они были сделаны на императорской шпалерной фабрике мастерами Андреевым и Ивановым. В третьей, восточной галерее были еще такие же две вазы; в этой галерее копировались обыкновенно картины профессорами и воспитанниками Академии художеств. В последней комнате все стены и промежутки между окон были покрыты картинами.